«Мы узнавали их по первым буквам». Исповедь бывшей монахини-лесбиянки
Всю сознательную жизнь сестра ордена Святого Иосифа провела в женском монастыре. Однако клятвы, которые женщина дала как монахиня — нестяжательство, целомудрие и послушание — резко противоречили ее сексуальным желаниям. Накануне своего 40-летия монахиня поняла, что ее привлекают женщины, покинула общину и стала открытой лесбиянкой.
Инфо24 перевел ее удивительную историю.
* * *
«Я решила уйти из монастыря, потому что я — лесбиянка», — так моя мама за обедом в старинном Викторианском ресторане узнала, что меня — 40-летнюю монахиню ордена Святого Иосифа — привлекают женщины. Был 1990 год. Я специально приехала из монастыря в Кейп Мэй (штат Нью-Джерси), чтобы мама первой узнала эту неприятную правду.
«Ты не можешь быть лесбиянкой», — вспыхнули ее пронзительные зеленые глаза. Если у мамы и были какие-то стереотипы о лесбиянках, вряд ли я в них вписывалась. Запинаясь от неуверенности, я продолжила, что пока отпрошусь в отпуск у сестер Святого Иосифа и попытаюсь разобраться в себе.
Я всматривалась в лицо матери. Ужас? Или, еще хуже, отвращение? А может быть стыд, с которым я сама жила многие годы? Я росла в семье ирландцев-католиков, и меня учили, что все геи — извращенцы. Но я — не такая. Я повторяла себе это тысячи раз. Я — не такая, как они.
В монастыре мой хорошо отрепетированный рассказ встретили спокойно, всего несколькими насмешливыми взглядами. Уверена, братья и сестры спрашивали себя, как спустя 21 год монашества можно понять, что тебя привлекают женщины. Я не вдавалась в подробности. «Поверьте мне, — сказала я. — Это всего лишь отпуск, я просто хочу разобраться в себе».
Если рассказывать с самого начала, придется вернуться в 1969 год в Честнат Хилл (штат Пенсильвания), когда мне было 18 лет.
* * *
Автомобиль Buick LeSabre 1968 года медленно пробирался по усаженной деревьями дорожке в межсезонье — листья уже поблекли, и больше не радовали яркими красками.
В таком же безрадостном настроении моя семья подъезжала к старому серому зданию, покрытому плющом, которое называлось академия «Фонтбонн Холл». Следующие девять месяцев мне предстояло жить здесь в качестве послушницы или кандидата в сестры Святого Иосифа.
Неделей ранее домой привезли два черных одеяния в пол — эта одежда показалась мне чужой, не от мира сего. Возможно, именно тогда я почувствовала себя не такой, как все — в черной шляпке, плотных черных чулках и туфлях, похожих на мужские оксфорды, но на маленьком каблуке.
Юной девушкой я ушла в монастырь, потому что не могла иначе — движение за гражданские права и жажда социальной справедливости призывали меня служить.
Монахини из нашей приходской школы не только учили, но и приглашали нас по пятницам после обедни помочь с уборкой в монастыре — они называли это «послушанием». Меня очаровали их дружелюбные шутки и смех, монашество открылось передо мной с другой стороны, незаметной на строгих уроках для пятиклассников.
В старших классах мы с подругами вызвались волонтерами в бедный приход в Западной Филадельфии помогать работавшим там монахиням. Они были такими молодыми, веселыми и воодушевленными. Тогда я думала: вот она, возможность приобщиться к монашеству. Но в глубине души боялась, что однажды мне придется выйти замуж.
В молодости я была полновата, и подруги интересовали меня куда больше, чем мальчики. Я ни с кем не встречалась — охотнее всего я проводила время с девочками. В монастыре я чувствовала себя в безопасности. И, пожалуй, в монашестве был еще один плюс — мне не задавали неудобных вопросов о том, о чем тогда я даже не задумывалась.
За несколько дней до поездки в академию «Фонтбонн Холл» я и две выпускницы, которые тоже поступали в монастырь, вернулись в приходскую школу, чтобы в первый раз выступить перед учениками и учителями в монашеском облачении. Это была не только ежегодная традиция. Это был прекрасный повод рассказать о своем «призвании» и снова увидеть учителей и друзей из младших классов.
Переступив порог школы, я вспомнила хоккейную команду, учительниц-монахинь и старых подруг. Я вспомнила мою «старшую сестру» Кэрол — старшеклассницу, которая взяла надо мной шефство в приходской школе. По школьной традиции, за каждым новеньким присматривал старшеклассник. Юная звезда спорта Кэрол выбрала своей подопечной именно меня. А я просто обожала Кэрол.
Кэрол приезжала в школу на крутой машине Cutlass. Я разузнала, где и во сколько она обычно паркуется, выучила ее расписание и подсчитала с точностью до секунды время, когда в холле пересекались наши пути на урок геометрии или истории.
Кэрол кивала и улыбалась мне, ее прямые светлые волосы обрамляли привлекательное лицо, а плечо иногда касалось моего, когда школьники толпились в переполненном коридоре. Кэрол смущенно улыбалась и извинялась. А я была совсем не против.
Под Рождество некоторые из нас позвали «старших сестер» посмотреть фильм «Унесенные ветром» в центре Филадельфии и перекусить в ресторане Crystal Tea Room в магазине Wannamaker’s. Накануне я не сомкнула глаз в предвкушении нашей встречи. А в конце дня Кэрол вручила мне маленькую коробочку в серебристо-голубой бумаге.
«Кольцо с печаткой!», — воскликнула я, открыв кожаный футляр и увидев блестящий золотой овал с моими инициалами, написанными изящным шрифтом. Кольцо легко соскользнуло с атласной подушки, я надела его и, подняв руку, полюбовалась его блеском.
Кэрол застенчиво посмотрела на меня своими карими глазами.
«Я ХОТЕЛА ПОДАРИТЬ ТЕБЕ ЧТО-ТО ОСОБЕННОЕ. ТЫ ЖЕ МОЯ МЛАДШАЯ СЕСТРА. ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЗНАЛА, КАК МНОГО ЭТО ДЛЯ МЕНЯ ЗНАЧИТ».
В те времена кольцо дарили в знак серьезности отношений, но я еще не понимала, что по уши влюбилась в Кэрол. С тех пор кольцо всегда было со мной, даже когда настоятельница попросила оставить все драгоценности дома.
* * *
Мне посчастливилось попасть в монастырь во времена перемен. В 1969 году решения Второго Ватиканского Собора и Всемирного собрания католических кардиналов изменили церковные ритуалы в Америке. Многие атрибуты старой церкви оставили для более духовных практик.
В «Фонтбонн Холле» мы, новые послушницы, с радостью приняли эти перемены, но старшие сестры казались не такими восторженными — они глубоко вздыхали и ворчали с задних скамей.
Вместо того, чтобы читать молитвы по четкам, мы изучали труды великих мистиков: нас пугала «Темная ночь души» святого , а «Внутренний замок» святой вселял надежду, что однажды мы станем невестами Христовыми.
Но мои сексуальные желания влекли меня в опасном направлении. В самом начале службы настоятельница предостерегала нас от «особой дружбы» с сестрами. Но все равно, украдкой — как подтверждение того, что близость была греховной — мы продолжали дружить с сестрами.
ПО ПЕРВЫМ БУКВАМ «ОСОБОЙ ДРУЖБЫ» — ОД — МЫ НАЗЫВАЛИ СЕСТЕР, С КОТОРЫМИ ИЗРЕДКА ГУЛЯЛИ ПО МОНАСТЫРЮ И КОТОРЫМ ДОВЕРЯЛИ СВОИ СЕКРЕТЫ.
Как послушницы, а позже и новообращенные, мы выражали нежность к своим избранницам подарками — самым лучшим считался вышитый холщовый мешочек для утреннего и вечернего молитвенника.
С годами запретные встречи становились все чаще. Я благодарила небеса за ковры в длинных коридорах монастыря, заглушающие мои тихие шаги в ночи. Я на цыпочках кралась мимо душевых, комнаты для глажки и узких келий сестер, которые давно уже спали.
Было поздно, и утренняя шестичасовая молитва была не за горами. Проходя мимо одной комнаты, я услышал прерывистый храп. Я замерла, затаив дыхание, чтобы не побеспокоить храпящую или сестер из соседних келий, которые могли чутко спать или даже проснуться. Прогулка в такое раннее время наверняка бы вызвала вопросы.
Я медленно продвигалась к концу коридора, а потом дважды стукнула в дверь справа от меня. Спустя пару секунд дверь приоткрылась. Анна ждала меня.
«Ты выглядишь усталой, — прошептала я. — Может быть сегодняшний вечер — плохая затея?»
«Нет, — быстро ответила Анна, взяла меня за руку и отвела к постели. Она заползла под одеяло, высоко подняла его, и я забралась к ней. Легкое хлопковое одеяло целиком накрывало нас обеих. Я лежала неподвижно на узкой односпальной кровати, чувствуя тепло ее тела.
Анна приподнялась и посмотрела на меня, облокотившись головой на руку. Тихим голосом она рассказывала, как прошел ее день: выходки четвероклассников, родительские собрания. Слушая, я взяла Анну за руку и потихоньку начала массировать ее пальцы. Со временем я научилась сочувствовать, не произнося ни слова.
Темнота комнаты казалась безопасной. Мне никогда не нравилось мое тело, но сейчас все было так, как надо: Анна не видела меня, а ее руки медленно изучали мое тело. Свет был выключен, как я и просила.
Анна провела пальцем по моему подбородку, носу и губам. Склонилась надо мной, легко поцеловала, а потом — настойчивее. Я почувствовала, будто у меня внутри что-то подпрыгнуло, почувствовала боль. Анна умела это делать.
На мне была светло-голубая хлопковая ночная рубашка, Анна попыталась ее задрать. «Не сейчас», — прошептала я. Вместо этого сквозь прозрачную ткань Анна нежно гладила мою грудь. Моя спина выгнулась. Я еле сдержала стон. Все должно быть тихо, сестры спят.
А перед глазами мелькали картинки из прошлого, как в моем пригороде Филадельфии дети, пробегавшие мимо соседского дома, насмешливо кричали: «Глядите, гомосек моет свою машину!»
Никогда на свете не представляла себя одной из них — гомосексуалов.
* * *
В январе 1991 года я сдала ключи от маленькой комнаты в монастыре в районе Джорджтауна (округ Колумбия) — там я жила с пятью сестрами, учась в докторантуре по американской литературе в университете Вашингтона.
Я бросила последний взгляд на оставшиеся вещи. Письменный стол без компьютера, который за последние полтора года произвел бесчисленное количество научных работ; прикроватная тумбочка с маленькой лампой для чтения, на которой больше не стояли свеча с запахом ванили и фотографии моей матери и отца. В шкафу одиноко висели пустые вешалки. Решение принято: я взяла отпуск у сестер Святого Иосифа.
Мне вот-вот должно было исполнится 40 лет, и для меня этот возраст стал рубежом. Пришло время ответить на вопросы о моей ориентации и о влечении к женщинам, найти смелость и признаться моей семье.
Клятвы, которые я дала как монахиня — нестяжательство, целомудрие и послушание — резко противоречили моим сексуальным желаниям.
Я ВОСХИЩАЛАСЬ СЕСТРАМИ И СТРЕМИЛАСЬ К ВЫСШИМ ЦЕЛЯМ, НО ЖЕСТОКО ВИНИЛА СЕБЯ ЗА ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ И СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕГРЕШЕНИЯ.
Чтобы понять, какая я на самом деле, нужно было увидеть взрослую жизнь за пределами монастыря. Меня ужасала, но и окрыляла мысль о том, что я покину сестричество, мою общину. Больше никаких тайных свиданий. Больше никакой двуличности. Больше никакого чувства вины.
Чтобы придти к этому решению, потребовались месяцы терапии и молитв, долгие беседы с друзьями и встречи с Генеральным советом и настоятелем нашего прихода. Мне даже пришлось объяснить в письме Папе Римскому, почему я так нуждаюсь в этой разлуке.
На последней встрече с нашей настоятельницей в Доме Матери в Честнат Хилле мне вручили письмо, освобождающее меня от обетов. Настоятельница отнеслась ко мне с чуткостью и пониманием, и поблагодарила за годы службы. Я вернула ей крест, который мне выдали на постриге, и булавку — отличительный знак сестер Святого Иосифа.
Моя Honda 1989 года — я купила ее за 1500 долларов всего за неделю до этого — была загружена моими вещами. Я устроился работать сиделкой в дом престарелых «Мир досуга» в пригороде Мэриленда, примерно в 40 минутах езды от Вашингтона.
КОНЕЧНО, ЭТО БЫЛА НЕ ТА МОДНАЯ ЛЕСБИЙСКАЯ ТУСОВКА, НА КОТОРУЮ Я НАДЕЯЛАСЬ.
Все решил пункт «без арендной платы». Благодаря докторантуре в университете Вашингтона, я продолжила работать ассистентом за небольшую стипендию. Правда реальность, в которой нужно оплачивать счета и налоги, сперва меня напугала.
Покинуть монастырь означало по-новому взглянуть на жизнь. Я отчетливо помню тот день, когда впервые встала в длинную очередь у банкомата Bank of America с нетерпеливыми клиентами, кутающимися в плотные пальто от свежего январского воздуха.
Хотя в то время банкоматы были уже повсюду, это была моя первая попытка поладить с машиной, которая плюется неизвестно откуда взявшимися 20-долларовыми купюрами. Я паниковала. Что если я задержу очередь? Или не пойму инструкцию? С влажными от пота ладонями и карточкой наготове, я подчеркнуто уверенно направилась к банковскому автомату, пытаясь утихомирить дрожащие руки и колотящееся сердце.
Для начала нужно было вставить карту — небольшая тонкая щель в автомате идеально подходила под пластик, но, чтобы вставить его нужной стороной, потребовалась пара попыток. Как по волшебству, загорелось окно с указаниями. После пары нажатий на экран я полная триумфа ушла с тремя хрустящими двадцатками в руке.
Еще более пугающим было начать встречаться с женщинами. В старшей школе я иногда ходила с мальчиками на танцы и выпускной бал, но быть открытой лесбиянкой — страшно и волнительно.
Твердо решив начать новую жизнь, я купила новостное гей-издание «Washington Blade», в котором нашла объявление о «счастливом часе для лесбиянок» в баре на площади Дюпон Серкл.
Подойдя к бару, я начала сомневаться. Почему я решила, что это хорошая идея? На мне было джинсовое платье из секонд-хенда Юниорской Лиги в Джорджтауне — теперь оно казалось мне нелепым. Надо было идти в джинсах и футболке. О чем я только думала?
Сомнения нарастали. Кто там будет? Впишусь ли я в компанию? Я несколько раз обошла площадь, думая, что же делать дальше. В конце концов, я сказала себе: «Это просто час. Всего час. Я справлюсь». После трех-четырех кругов мимо бара, все тех же бутиков и модных ресторанов, я решилась. Открыла тяжелую деревянную дверь и вошла внутрь.
Внутри старой таверны было темно, и я спросила похожего на официанта мужчину о встрече «женской группы» и «счастливом часе».
Я ПРОСТО НЕ СМОГЛА СКАЗАТЬ СЛОВО «ЛЕСБИЯНКА».
Молодой человек провел меня по узким коридорам с деревянными полами и низкими потолками в уютную дальнюю комнату. За длинным деревянным столом на высоких скамейках и удобных креслах сидело больше десяти женщин разных возрастов. Потягивая вино, пиво и фруктовые коктейли с чипсами и крендельками, они громко смеялись над чьим-то остроумным замечанием.
Я попыталась незаметно проскользнуть в конец стола и постепенно влиться в компанию. Не повезло. Кто-то решил, что будет забавно, если по кругу каждая расскажет немного о себе. О нет, подумала я. Что же мне рассказать? Я даже не уверена, что лесбиянка. Как описать мои нынешние чувства? Я со страхом ждала своей очереди.
Теребя в руках салфетку и потягивая белое вино, я слушала, как одна из девушек встретила свою партнершу, почему другая переехала в округ Колумбия и несколько грустных историй о недавних расставаниях. Наконец подошла моя очередь. «Ну, — начала я, — моя история чуть-чуть отличается от предыдущих».
Я рассказала, что недавно ушла от сестер Святого Иосифа и хотела бы узнать, как живут лесбиянки в Вашингтоне. Что этот клуб по интересам, похоже, мне нравится, и я рада пообщаться с женщинами в такой непринужденной обстановке.
Должно быть, всю свою маленькую речь я не отрывала глаз от салфетки, потому что закончив, ничего не услышала. Гробовое молчание. Я подняла глаза и увидела удивленные, даже ошеломленные лица, но в то же время они были приветливыми и полными восхищения.
Меня тут же засыпали вопросами. Как долго ты была монахиней? Почему решила пойти в монастырь? Что заставило тебя уйти? Ты носила облачение? (Как выяснилось на последующих встречах, геи особенно любят спрашивать про облачение).
«Счастливый час» пролетел в череде монашеских историй. Я помню, как обменялась телефонами с Мишель и согласилась прийти в гости к двум женщинам, которые жили в районе Чеви Чейз. Так началась моя открытая лесбийская жизнь.
Впервые в жизни я принимала себя такой, какая есть. На собеседованиях я прямо говорила о своей ориентации, а представляя свою партнершу Конни, всегда называла ее «особенной подругой».
В 2005 году мы с Конни заключили гражданский союз, а позже, когда легализовали брак для однополых пар, мы зарегистрировали наши отношения. Вместе мы преодолели главные жизненные трудности — смерть моей матери, уход ее отца и диагноз «рак молочной железы».
Мы обе радуемся, когда на безжизненных зимних ветках появляются первые листья. Мне нравится, как пахнет розмарином и тимьяном, когда на плите кипит ее любимый суп. Возвращаясь домой, мы предвкушаем тот полнейший восторг, с которым наши собаки встречают нас у дверей.
Теперь я живу насыщенной и полной жизнью. И, что самое главное, я честна сама перед собой.
