Разговор с мамами литовских ЛГБТ-людей. Раньше моя дочь была патриоткой, а теперь хочет переехать
Сын Йоланты признался ей, что гей, в уже совсем взрослом возрасте, закончив университет. Йоланта говорит, что сначала испытала шок — а теперь она активистка ЛГБТ-движения. Она хочет, чтобы молодые литовцы не боялись говорить о своей гомосексуальности и не чувствовали себя несчастными в обществе.
Литва — одна из немногих стран ЕС, где до сих пор нет закона о партнерстве, то есть, у ЛГБТ-пары нет никакой возможности легализовать свои отношения. По данным международной ассоциации лесбиянок, геев, бисексуалов, транс- и интерсекс-людей ILGA, рейтинг терпимости в Литве — всего 23%, это один из худших показателей в Евросоюзе. Президента Литвы Гитанаса Науседу регулярно обвиняют в гомофобных взглядах.
Недавно Науседа встретился с Расой Рачене, мамой гомосексуальной девушки, и поговорил с ней о проблемах ЛГБТ Литвы. novayagazeta.ee тоже пообщались с Расой и другими мамами, чьи дети — ЛГБТ-люди.
Раса
У меня трое замечательных, любимых детей. Два сына и дочь. Какой-то интерес со стороны моей дочери к ЛГБТ-сообществу стал появляться еще в подростковом возрасте. Она, например, предлагала посмотреть фильмы на эту тематику. Поэтому, когда она призналась нам в своей ориентации, какого-то особого шока не было.
Просто мы — люди из такого поколения, которое ничего об этом не знало. Нам же ничего не рассказывали. И в мыслях не могло появиться, что такой ребенок может родиться в нашей семье. Мне больше казалось, что это какие-то такие подростковые капризы, что со временем это все пройдет.
Но потом моя дочь нашла себе девушку. Я поняла, что все это серьезно, что это никуда не денется. Я не сопротивлялась ее выбору, просто стала больше читать об этом, больше узнавать. Это то, что должны делать родители нашего поколения: больше и больше узнавать об этом.
В какой-то из книг или брошюр был такой вопрос: «Изменился ли ваш ребенок с тех пор, как признался вам в своей ориентации?» И я поняла, что нет! Что это моя дочь, с ее старыми привычками, повадками.
Мне понадобилось несколько лет, чтобы принять выбор дочери. Но сейчас я ее выбор полностью принимаю. Мне важно, чтобы моя дочь сидела с нами за праздничным столом на Рождество или Пасху, чтобы рядом с ней был любимый человек, и не важно, какого он будет пола.
Но в Литве проблема гомофобии стоит очень остро. Я принимаю выбор дочери, но я переживаю и за то, как к этому выбору отнесутся другие.
Мне, моей дочери нередко приходят очень оскорбительные сообщения на эту тему. Раньше моя дочь была большой патриоткой Литвы, говорила, что никогда отсюда не уедет. Теперь она хочет переехать в другую страну, где ее не будут осуждать.
Поэтому я решила поговорить с президентом. Мы должны изменить свое отношение к этим людям, должны больше об этом говорить. Люди такие не из-за влияния какой-то культуры, не потому что увидели это в интернете. Они такие просто потому, что они такие.
Представьте, что у ребенка такая склонность, а он постоянно слышит от родителей, что ЛГБТ — это зло в чистом виде. Как вы думаете, когда этот ребенок вырастет, у него все будет хорошо или его будут переполнять внутренние конфликты?
Я думаю, что самое главное, чтобы пара хорошо ладила, чтобы они уважали и любили друг друга, помогали друг другу, независимо от пола этих людей.
Ева (имя изменено)
Моя дочь — мой единственный ребенок. С мужем мы развелись, поэтому я больше занималась ее воспитанием. Она была хорошим, обычным ребенком, хорошо училась. Чтобы она симпатизировала какому-то мальчику, я никогда не замечала. Но и значения этому большого не придавала, думала, что она просто скрывает свою личную жизнь.
Под самый конец школы она мне во всем призналась. Призналась в том, что она нетрадиционной сексуальной ориентации. Я, к своему стыду, сначала подумала, что это я что-то сделала не так, это я как-то неправильно ее воспитывала. Думала, что это от недостатка внимания со стороны отца, что все это скоро пройдет.
Потом, через несколько лет, когда она уже была студенткой, она познакомила меня со своей девушкой. Я очень хорошо помню тот день, именно тогда у меня произошел такой надлом сознания. Я поразилось тому, насколько их отношения выглядели нормально. Я посмотрела на свою дочь и увидела счастливого, жизнерадостного человека. Я спросила себя: «А за что я так переживаю?» Моя дочь учится в университете, на специальности, которую она любит. Рядом с ней человек, который любит ее. Мне же надо радоваться, а не переживать!
Меня удивило, насколько их отношения были более здоровыми, чем мои с бывшим мужем.
Нам, нашему поколению, просто совершенно об этом не рассказывали. Не говорили о том, что такие люди есть. Что это абсолютно нормально. Нам, мамам, надо читать, читать и читать, чтобы восполнить все эти пробелы.
Но несмотря на то, что я теперь полностью поддерживаю выбор своей дочери, я все равно переживаю за ее безопасность. Она мне этого не рассказывала, но мне кажется, что она периодически сталкивается с какой-то ненавистью, с гомофобией. И от этого мне страшно.
Если бы я говорила с Науседой, то я бы его попросила сделать все, чтобы у нас стало меньше этой ненависти. Все почему-то постоянно думают и дискутируют, что люди нетрадиционной ориентации не могут рожать детей. Все думают о счастье каких-то людей гипотетических, забывая о счастье тех, кто уже живет. А счастье наших детей — это самое главное.
Йоланта
Мы с моим мужем знаем друга друга уже очень давно. Мы были еще одноклассниками. Я дождалась его из армии, мы поженились и у нас родился сын.
Я, в первую очередь, старалась вырастить из него человека. Все детство он был такой умный, чудесный ребенок. Отличные оценки в школе. Да, я не замечала за ним интереса к девочкам, но как-то не придавала этому особого значения.
Он решился нам признаться, когда ему было уже около 23-24 лет, после того, как он окончил университет. Он приехал к нам домой из Вильнюса и рассказал, что он нетрадиционной сексуальной ориентации. Конечно я испытала шок, конечно, я не подозревала, но я помню слова своего мужа. Он сказал мне: «Йоланта, это наш сын. Мы любим его, и мы хотим, чтобы он был счастлив».
Я не понимала, почему мой сын так поздно мне об этом рассказал. Это ведь так важно! Но он говорил, как ему страшно было признаваться. Как испугался в подростковом возрасте, когда почувствовал, что «что-то не так». Чувствовал себя каким-то извращенцем, боялся задавать вопросы. Боялся моей реакции на это.
Только после того, как я узнала, что мой сын гей, я поняла в каком гомофобном обществе мы живем. Я же вообще ничего об этом не знала, не встречала таких людей. Я, чтобы лучше понять сына, начала что-то читать, фильмы смотреть на эту тему. Сейчас, когда прошло 10 лет с момента его признания, когда я уже познакомилась с людьми из ЛГБТ-сообщества, я уже люблю этих людей! Этих живых, нормальных, прекрасных людей.
Что касается безопасности моего сына, то я не так за него переживаю. Он уже взрослый, состоявшийся мужчина, работает актером, живет в Вильнюсе. Там проблема с гомофобией стоит не так остро.
Но проблема, все равно, есть. Общество наше пока очень мало об этом говорит. Я буду говорить об этом открыто. Литва же на одном из первых мест в мире по самоубийствам среди молодежи. Молодые люди боятся задавать вопросы, бояться принимать себя такими, какие есть. Это же просто чудовищно.
У меня есть какие-то надежды, что произойдет какой-то поворот в политике, что будут больше говорить об этом. Но пока я буду сама с другими мамами ездить по стране, буду говорить в библиотеках, парках, везде, где буду услышана.
Если мне удастся сделать так, чтобы хоть один человек не наложил на себя руки, значит, я это делаю не зря.
Если бы я поговорила с Науседой, я бы очень хотела сказать ему, как сильно мы любим наших детей. Что наши дети родились в любящих семьях. И очень обидно, что наше общество относится к ним, словно они какие-то не такие. Обидно за всю эту дискриминацию. Хотя будет эта дискриминация или нет, мы будем любить наших детей несмотря ни на что.
