«Мы же не враги, не террористы». 5 историй геев из Узбекистана. История первая
Евразийская коалиция по здоровью, правам, гендерному и сексуальному многообразию – ЕКОМ, совместно с Казахстанским ЛГБТ порталом KOK.TEAM взяли интервью у гей беженцев из Узбекистана, которые были вынуждены покинуть родину, из-за постоянных угроз их жизни по причине их сексуальной ориентации. Это лишь малая часть многочисленных историй геев, чьи права постоянно ущемляются в Узбекистане, и которым приходится жить в страхе за свою жизнь.
Первая история от двух геев из Узбекистана
Это интервью нам приходилось переносить несколько раз, так как у парней не было условий, чтобы откровенно и вслух рассказать свою историю. Даже когда мы записывали ее, парни очень нервничали, что их кто-то может услышать. Один раз интервью было прервано, потому что парням нужно было убедиться, что они одни.
***
“Простите, что так затянули с интервью. Мы сейчас в такой среде, что не можем даже свободно говорить.
Все началось с того, что мы с парнем приехали в клуб. С ребятами, с которыми переписывались и общались. Приехали, чтобы сходить в клуб. Приехали без задних мыслей. Посидеть. У нас как таковых-то и кубов нет. Это скорее ресторан.
Нас было человек 9-10. Все взрослые люди. Мы все друг друга знали – так мы по крайней мере думали. В этот момент в этот клуб ворвались опера. Всех положили. Собрали имена и фамилии и в наручниках забрали оттуда. Было что-то около 10-11 вечера. Не помню точно. Я на нервах сильно теряюсь. Кому-то это рассказывать – тоже жесть. Сидим, едем, не знаем куда. Благо мое родное со мной рядом.
В общем нас забрали. Привезли в участок. Там все сняли: часы, шнурки, ремень, телефон, и посадили по разным камерам. Оттуда потом привели в кабинет на допрос.
Меня начали допрашивать. Оскорбляли. Не хочу вспоминать даже. Допрашивали на русском, потому что я говорил по-русски. Я когда по-узбекски говорю, начинаю сбиваться, тараторю. Я даже сейчас весь дрожу.
Он начал спрашивать про меня: кто ты? что ты? Обзывал, что я позорник, что я никто. Это продолжалось где-то полчаса. При этом они зырили на меня так, что я и сам уже поверил, что я больной.
Потом он мне говорит: “Может мы с тобой договоримся? Мы сейчас расходимся, но это стоит 2000 долларов…”
(в сторону, своему парню: Ты посмотри, никто там не идет? Постой там аккуратненько. Им не слышно?)
И вот две тысячи, говорит, стоит… Сейчас секундочку, ладно? Одну минуту. (шаги) И две тысячи долларов…
(в сторону, своему парню: Им не слышно?)
И, говорит, будешь таких как ты… все это с оскорблениями
(в сторону, своему парню: Постой там пока. Постой там.)
И говорит, будешь всю свою тусовку выдавать, когда вы там встречаетесь, сосетесь, спите… ну все в таком роде… говорит, будешь нам выдавать таких, как ты. Или третий вариант, пойдешь по 120 статье. Я сделаю так, что ты вообще никого не увидишь. И ты, и твоя шлюха. Говорит, будет аутинг… А я вообще эти термины не знал. Говорит, будет аутинг и вы вообще своей смертью не умрете. Минимум на полгода, говорит, пойдете. А я в этом во всем даже не разбирался и не понимал. Минимум на полгода пойдете, и вас даже слушать никто не будет. Ты, говорит, подумай, а я пойду с остальными педиками поговорю.
Он ушел, а меня начали избивать два каких-то мужика. Били по голове. Сломали нос – до сих пор нос не дышит. По почкам пинали, по животу. Я не хочу об этом говорить, извините.
Нас выпустили под утро, это было прям на рассвете, я это точно помню.
(в сторону, своему парню) Ой, он сюда идет или что? Дверь закрой и там стой.
К моей подруге дядя приехал, поэтому мы то там, то тут ютимся.
Вышел я и увидел моего любимого человека. Он выглядел еще хуже, чем я, но спасибо, что мы живые. Он весь опухший, никакой.
Мы уехали в свой город. Мы в ресторане собрались не в своем городе, а в другом, побольше.
Если честно, мы пообещали, что будем говорить этому… то ли он майор был, то ли…
(связь прервалась на полчаса)
Простите, к нам зашел дядя подруги. Пришлось отключиться.
Мы потом уехали к себе домой. В другой город. Мы, я и мой молодой человек, пообещали, что мы будем дальше с ними сотрудничать. На этом мы и расстались с ними. Все нам естественно вернули. Мы приехали к себе уже поздно вечером. Мы на следующий день, сами понимаете, в поликлинику областную или там городскую не пошли. Мы нашли частную клинику. Туда сходили, чтобы нам посмотрели ушибы, чтобы ничего не было сломано. Дали нам только обезболивающее и мази. Мы курс лечения прошли. У меня только с головой было не в порядке из-за того, что дали по голове.
Мы оба естественно не хотели кого-то сдавать. Они говорили, что мы будем постоянно на связи, что нас никто не будет трогать за то, что мы такие. Я должен был каждую неделю или каждый месяц сообщать, где мы собираемся. Среди нас наверное кто-то был, кто также вынужден был сотрудничать. Мы и этого человека тоже понимаем, кто нас выдал. Но мы не знаем, кто это. Мы на такое не способны, чтобы вот так перевернуть с ног на голову чью-то жизнь – я так не могу. И чтобы каждый месяц созваниваться и быть на хорошем счету…? Так жить я не могу.
Мы удалили все контакты, чтобы ни с кем не общаться. Мы все удалили, номер телефона тоже поменяли и жили своей жизнью. Ну жили и жили. Я каждый день на работу хожу, вдруг стал замечать, что возле дома несколько дней в неделю одна и та же машина стоит.
Мы вместе не живем. Мы созваниваемся-списываемся, я говорю – так мол и так. Мы подзабыли уже все как-то, уже месяц с задержания прошел.
Он сказал, что рядом с его домом тоже какая-то машина стоит, и с теми же номерами. А у него дома все живут – родители, братья, их жены, дети – все-все-все.
Я начал паниковать. Потом приходит ко мне домкомша, не знаю, как у вас это называется. Домком нашего дома. Говорит, тебя спрашивают. Участковый наш. Я говорю: “Да, конечно”. А я его знать не знал, я же не преступник, ничего такого не делал. Я его в глаза не видел.
“Здравствуйте”, – говорю. Он говорит: “Я на беседу. Подойдешь тогда-то и туда-то”. Я говорю: “ Да-да”.
Я пришел. Он говорит: “Ты подвел наше начальство. О тебе прям свысока из столицы сообщение пришло. Ты подвел одного человека”. Я спросил, что случилось? Вначале без задних мыслей, и только потом как ударом по голове воспоминания, что с нами происходило. Думаю: “Ну неужели это опять начнется и будет продолжаться? Как это возможно? Что это такое? Ну посидели мы в ресторане, мы же ничего плохого не делали. Мы же не враги какие-то, не террористы же. Опять вот это все началось. Я не представляю…”
(плачет и замолкает)
А он говорит: “Ты знаешь, что такая статья есть? Ты, наверное, работать не хочешь там, где ты работаешь? Тебе твой дом не важен?” Ну вот это все опять начал говорить, я не хочу это опять повторять.
Я ушел никаким.
Потом списался с парнем, мы ночью встретились. Решили, что-то с этим делать – так жить нельзя. Я никакой не преступник, я человек с высшим образованием. Я считаю, что я приношу обществу только пользу, никогда и никому ничего плохого не делал. Так же, как и мой… человечек мой.
Я думаю, как быть, как быть? Начал в интернете искать – думаю, может адвоката найти? Я же в этом деле вообще профан. Я не… (плачет) Я же не знаю эти тонкости.
В общем, я на свою голову нашел адвоката. Горе-адвоката. Он был с Америки, так он представился. Мы с моим молодым человеком с ним поговорили, пообщались, он нас выслушал. Говорит: “Да, это очень-очень плохо”. Поддержал нас. Говорит: “Я с вами”.
Сначала я ему 200 долларов отправил. Он сказал, это плата, чтобы он нам свое время уделил. И еще три тысячи долларов я ему отправил. (плачет) В общем, все, что было. Он говорит: “Я вам помогу, и этого человека поставим на место. Я с такими делами знаком”. Это было в ноябре.
Потом к моему парню его участковый тоже приходил. Также сказал, что мы подвели кого-то. А еще добавил: “У тебя есть, оказывается, муженек. А кто из вас кто? А как вы это делаете? А вам не противно? Ты маму свою хочешь видеть здоровой или пусть из-за тебя сляжет? Устроим вам аутинг.” Теперь я эти слова понимаю. Теперь. Все это время мы не знали. Он вообще трясется. У него полноценная семья. Папа инвалид. Мама. У него семья настолько гетеро. Братья у него такие. Он [участковый] говорит: “Ты представляешь что будет, только если я к твоему брату подойду и об этом расскажу? Он тебя просто зарежет.”
Мы уже хотели уехать хоть куда. Начали аккуратненько собирать вещи. Сказали своим, что работа, то-сё. И адвокат нам сказал, чтобы мы улетели заграницу, пока он что-нибудь придумает. Мы улетели за границу в ноябре.
Адвокат разговаривал с нами первые 10 дней. Говорил, что все в процессе подготовки. А мы ему и сканы паспортов, и все-все отправили, чтобы он готовил бумаги. Ему единственному доверились.
И потом через десять дней он не отвечает, не отвечает. А деньги-то кончаются. Чужой город. Языка не знаем. У нас ничего нет.
В конце-концов он нас очень далеко послал. Он сказал, что мы пидары. “Вообще нахер идите отсюда,” – сказал: “Я сейчас все ваши документы вам домой отправлю. У меня все записывалось. Вас отсюда найдут и зарежут”.
Я говорю: “А как же наши деньги? Хоть что-то верните нам, чтобы мы тут какую-то жизнь начали.”
Он ответил: “Еще раз сюда напишешь или позвонишь, я всю информацию о вас отправлю вашим знакомым, друзьям, всем-всем-всем. Вы пидоры, жопоебы, забудьте мой номер. Скажите спасибо, что я с вас больше не снял. Суки вы, вас надо было там не избить, а зарезать. Вы же собаки!”.
Я подруге написал. Попросил помощи. Она говорит: “Никаких вопросов. Приезжайте.”
А мы думаем, как приехать. Когда участковый нам угрожал, он сказал, что за это статья есть. Я потом только прочел эту статью. Я до этого знать не знал. Мы настолько в этом плане лошки были. Просто любили друг друга. И любим друг друга. Мы же не воруем, не убиваем никого, запрещенного не употребляем.
Мы приехали. Сначала взяли билеты в Бишкек. Мы думали, что если в аэропорт прилетим, то… мне сестра позвонила. Сестра спрашивает: “Как там дела?”. Я говорю, что все нормально, работаю: “На работу устроился по профессии”. Она сказала, что меня зачем-то искал участковый, подходил к ее мужу. Меня искали. Зять сказал, что я попрощался и уехал за границу на работу. И к старшей сестре тоже приходил. Я говорю: “Ну может, по работе что-то”. А сам-то знаю, для чего искали. Прекрасно понимаю.
И к моему парню тоже домой приходили. Он каждый день со своей мамой разговаривает. Его ищут, оказывается. Участковый к брату подошел. К младшему только. И к маме. Они все думают, что мы за границей.
Мы приехали через Бишкек. Нам подруга подсказала, что в аэропорту в Узбекистане могут быть проблемы. Там же строже. А вот сухопутная граница – там легче можно договориться.
Приехали в город, где живет подруга, в декабре и по сей день мы здесь. Никто кроме подруги не знает, что мы вернулись. У нас нет ни номеров телефона, ничего. Мы с родными и близкими общаемся по Телеграму, говорим, что мы работаем, что у нас все в порядке.
Теперь у нас ничего нет, мы никуда не выходим из дома. Нас подруга, как может, кормит.”
