Мой отец, работая в армии, должен был увольнять таких гомосексуалов, как я
«Трудно представить, как мой отец выслеживает геев и лесбиянок и сдаёт их своему начальству, которое затем будет выгонять их из армии. Его действия разрушили не одну жизнь».
Во времена «холодной войны» канадское правительство занимал риск того, что СССР начнёт шантажировать скрытых гомосексуалов среди государственных служащих и военнослужащих. С 1950-х до 1990-х годов Отделение специальных расследований (ОСР) Вооружённых сил Канады выискивало и изгоняло предполагаемых геев и лесбиянок, работавших на государственной службе.
Если там человека считали гомосексуалом, то его увольняли с работы или службы, а военных при этом лишали соответствующих прав и привилегий.
Мой отец работал в армии и состоял в ОСР. Он изучал и допрашивал геев и лесбиянок. У него есть сын-гей (то есть я), и я работаю на государственной службе. Трудно представить, как мой отец выслеживает геев и лесбиянок и сдаёт их своему начальству, которое затем будет выгонять их из армии, разрушая их жизни. Мой папа – замечательный отец. Сейчас он прогрессивно настроен, ходит на прайд и всецело поддерживает меня в том, что касается моей сексуальности.
Но это не значит, что его старая работа меня не тревожит. В рамках своих расследований он ходил в гей-бары, чтобы отслеживать людей. Гей-бар должен быть нашим убежищем, местом, где мы являемся большинством и можем жить и радоваться жизни, не боясь осуждения. Мысль о том, что в гей-баре могли бы быть представители власти под прикрытием, которые записывали бы, кто там есть и чем занимается, пугает, и она превратила бы пространство, которое должно быть безопасным, в опасное. Если человек работал на государство и являлся гомосексуалом, его могли бы уволить за то, что он зашёл выпить в гей-бар.
Я не рассчитываю на то, что мой отец осознал последствия этого во время работы на ОСР. Я понимаю, что в милитаризованной рабочей среде слушаться приказов и не подвергать сомнению моральность своих обязанностей – это норма. Ему было 20 с лишним лет, и права ЛГБТК тогда не имели такого признания, как сейчас. Мир верил в другие ценности, пусть даже сейчас, оглядываясь назад, мы видим, что это были не те ценности. Для меня важнее всего признание общественного прогресса. Мой отец со своим прошлым к настоящему времени стал убеждённым союзником ЛГБТК-сообщества.
Сегодня канадское правительство публично извиняется за эту чистку и старается загладить вину перед нашим сообществом. Я спросил отца, что он думает об этом извинении, а он ответил: «Давно пора было извиниться».
Я сел и поговорил с отцом, желая узнать больше о его прошлой работе и о том, как он воспринимает её сегодня.
VICE: Не мог бы ты рассказать мне о работе в ОСР?
Стюарт Мейсон: Был 1978 год, и мне было 24 года. Меня на четыре года отправили в Галифакс, Канада, работать в ОСР оперативником. Моей основной функцией было проведение проверок биографических данных госслужащих и военных с допуском к секретной работе в целях безопасности. Они могли служить во флоте, в авиации, быть офицерами, командирами армии или госслужащими на административных должностях. Любой человек с допуском к секретной работе или доступом к засекреченной информации подвергался регулярным проверкам на какие-либо «слабости характера».
Что это такое – «слабости характера»?
Мы изучали финансовые и личные данные людей. Мы собирали информацию об уязвимых для шантажа из-за этих слабостей сотрудниках. В то время сюда могло относиться что угодно от крупной финансовой задолженности, алкоголизма, наркотической зависимости до неверности или гомосексуальности. Всё, что только можно было использовать против кого-то, чтобы шантажом или подкупом заставить его работать на другую сторону.
Как выбирали людей для изучения?
Материалы приходили из Оттавы. Там была документация на всех сотрудников, и оттуда отправляли материалы нам в Галифакс на изучение. Я получал где-то по десять пакетов документов в месяц. Там отмечались стресс-факторы, которые как бы служили подсказкой, указывали, на что нужно обратить внимание. Иногда стресс-фактором являлась сексуальность человека.
Какими были опросы?
Мы начинали с проверки биографических данных, проводя опрос представителей сообщества этого человека. Мы опрашивали его родных, друзей и коллег. Масштаб поиска информации зависел от уровня допуска человека к секретной работе. Если у него был очень широкий доступ к засекреченной информации, расследование было более обширно. Люди, подвергавшиеся изучению, необязательно знали, что их взяли на карандаш из-за того, что в Оттаве их считают гомосексуальными. Они думали, что это – обычный контроль оформления допуска к секретной работе.
Что происходило потом?
Если во время первоначальной проверки биографических данных появлялись основания считать человека геем или лесбиянкой, то расследование сосредотачивалось исключительно на этом принципе. Затем ОСР допрашивал этих людей напрямую и задавал им личные вопросы, чтобы понять, можно ли получить от них признание в своей сексуальности.
ОСР когда-нибудь за кем-то следил?
Люди, в отношении которых проводились расследования, часто подвергались слежке. Следователи ОСР ходили в гей-бары, чтобы увидеть, не появится ли там тот, за кем они следят.
Ты ходил в гей-бары?
Да. Мы туда ходили, будучи при исполнении. Мы ходили последить за кем-нибудь.
Что вы делали со своими наблюдениями?
Результаты своей работы мы отправляли в Оттаву. Многие из тех, на кого мы указывали как на вероятных гомосексуалов, проходили «процедуру отстранения», то есть их увольняли, в случае армии – с лишением соответствующих прав и привилегий, а это почти так же плохо, как и судимость.
Чувствовал ли ты себя виноватым, занимаясь этой работой?
Нет, вовсе нет. Получается так: идёшь сейчас на работу, а на работе кто-то говорит тебе, как что-то делать. Никакой враждебности не было – об охоте на гомосексуалов речь не шла. Речь шла о том, чтобы выполнять свою работу и выяснять о людях сведения, подвергавшие риску правительство и армию. Также нужно помнить, что это было ради благополучия геев и лесбиянок. На рабочем месте они не всегда были в безопасности, и таким образом армия могла убирать их с рабочих мест. Например, если о ком-нибудь на флоте в море начинали думать, что он гей, то его подвергали насилию или же этот человек просто исчезал. Корабли возвращались в порт с заявлением о том, что парочка молодых людей «пропала в море», а мы предполагали, что их выбросили за борт, потому что они были геями. Наши расследования были способом избежать этого, мы рекомендовали увольнять людей до того, как они подвергнутся опасности на работе.
Что ты думаешь об этой политике сегодня?
Она была совершенно неправильной. Эти люди вовсе не должны были остаться без работы.
Как ты относишься к этой своей работе сегодня, зная, что у тебя есть сын-гей?
Эта работа познакомила меня с сообществом, о существовании которого я не знал и о котором я не знал ничего. Мой опыт в ОСР показал мне, через что должны были проходить геи и лесбиянки, и по этой причине я питаю к ним огромное уважение. Я распространяю это уважение и на свои отношения с тобой. Сегодня я горжусь тобой.
Считаешь ли ты, что должен извиниться?
Я не думаю, что мне нужно извиняться: я выполнял работу, на которую меня назначили. Хотя мне действительно жаль. Мне жаль, что кому-то разрушили карьеру. Я действительно считаю, что извинение федерального правительства уместно и что люди заслуживают компенсации.
Интервью отредактировано из соображений длины и ясности.
Эта статья была впервые опубликована на VICE Canada.
