«В своем теле». Спокойный разговор о трансгендерности
«Считается, что обычный цикл нашей жизни таков: каминг-аут перед родителями, жизнь на улице, проституция, а потом самоубийство. Как вариант: наркотики, ВИЧ. Это не всегда так. Я, например, еще жива», — эту цитату из крохотной брошюрки СПИД.ЦЕНТР уже приводили в одном из своих материалов. Она принадлежит Майе Демидовой. На этот раз мы подготовили с ней большую беседу о трансгендерности, ее личном опыте и том, о чем вы всегда стеснялись спросить трансгендерного человека, а она не побоялась рассказать. Без излишнего драматизма и «чернухи», так часто сопровождающих эту тему.
— Давай сразу представимся, как тебя зовут и как тебя правильно называть?
— Меня зовут Майя. Я открытая трансгендерная женщина.
— А можешь сразу рассказать про «матчасть»? Это то, в чем посторонний человек меньше всего разбирается. Гормоны, операции, как вообще все это устроено?
— Да. Есть тестостерон, есть эстрогены. Это мужские и женские гормоны.
— Любой трансгендерный человек, который предпринимает переход, вынужден принимать специальные таблетки? Это таблетки, которые состоят из гормонов, но принимать их нужно всю жизнь? Или в какой-то момент…
— Это пожизненно. Причем тестостерон по природе своей сильнее эстрогенов, и, если у тебя есть тестостерон природный, его нужно обязательно давить, иначе он задавит твои эстрогены, которые ты принимаешь.
С операциями все непросто, потому что трансгендеры, как правило, — люди плохо социализированные. Не потому, что мы какие-то больные, поехавшие, а потому что общество у нас не предрасполагает к тому, чтобы человек стал полноценной его ячейкой. Как правило, у трансгендерных людей проблемы с работой, деньгами.
Если брать российских хирургов, у нас пользуются спросом специалисты, которые берут недорого, но они и делают, соответственно, плохо. То есть, если делаешь нос или вставляешь грудь, надо быть готовым к тому, что это будут кривой нос и грудь разного размера.
— Вот тут самый главный вопрос. А как это вообще: родиться мальчиком, но чувствовать себя девочкой?
— Есть такое понятие — гендерная дисфория. Гендерная дисфория — это ощущение того, что ты живешь в другом теле. Дети вообще не особо отдают себе отчет в том, что есть разница между мальчиками и девочками. Нас, конечно же, с ранних лет каким-то вещам учат, одевают определенным образом, игрушки дают определенные, но сформированной мысли о том, что «елки, да я же тут вообще-то мальчик, а вот это вот девочка, и у нас какие-то различия есть» — нет.
Чем старше ты становишься, особенно когда начинается пубертатный период, поскольку тело продолжает развиваться по мужскому типу, тебе становится хуже и хуже. В моем случае она проявлялась уже с самых ранних лет.
Я родилась в неблагополучной семье. Папа работал машинистом в театре. Машинист — это человек, который управляет декорациями. Мама продавщицей. Меня звали Антоном, и школьный опыт мой сводится к тому, что в школе я была уже с депрессией, просто потому что родители умерли рано.
Я очень тяжело переживала их смерть. А с другой стороны, жила со все нарастающей гендерной дисфорией.
В младших классах я как-то в основном дружила с девочками, так получилось. В более старшем возрасте у меня появились друзья-ребята. Все они были из моего дома.
— Но ты уже чувствовала себя девушкой, не мальчиком?
— Да. Безусловно.
— А когда ты призналась кому-нибудь в том, что чувствуешь себя девушкой? В каком возрасте это произошло?
— Мне кажется, что друзьям я впервые об этом сказала лет в 15. Я помню, что у меня случился очередной приступ истерики, мне было очень плохо, я не могла успокоиться и перестать плакать.
Я позвонила кому-то одному из них, попросила прийти, он собрал остальных, и они пришли ко мне. Тогда и сказала: «Я чувствую себя девочкой, я хочу быть девочкой. Я не знаю, что с этим делать». Они не говорили ничего плохого. Не смеялись надо мной, меня, возможно, пытались обнять как-то, пытались как-то успокоить.
Все они поначалу пытались меня поддерживать, но поскольку у меня было очень тяжелое состояние, постоянные истерики, им было тяжело со мной. И когда я уже начала какие-то активные действия в сторону перехода, начала как-то меняться, пытаться носить женскую одежду, они отвернулись от меня.
— Как ты реагировала?
— Поначалу с обидой, потом много лет спустя я поняла, что вот так вот, я их простила, я их не виню, их можно понять.
Сейчас мы, кстати, видимся, и они спокойно на меня реагируют. Мы уже не друзья, мы просто знакомые, но при виде меня какой-то диссонанс, типа «что блин происходит?», видят такие — и какая-то такая немножко потерянность в глазах.
Как минимум у одного из них уже ребеночек есть. Жена и ребеночек маленький. Ребеночек скоро ходить будет. Я так рада, и, конечно, меня бы не пригласили на свадьбу, не рассказали бы о рождении ребенка. Я все это со стороны наблюдаю, очень радуюсь все равно. Я думаю: «Боже, Миша, блин, как я за тебя рада, так круто вообще!». Это здорово.
— Что было потом?
— Мне очень помогло то, что я в какой-то тусовке познакомилась с девочкой, которая обратила внимание на мое андрогинное поведение. Я все еще не понимала, что с этим делать. У меня не было понимания того, что вообще-то я могу носить женскую одежду и реализовывать себя как женщина, я думаю, что это было лет в 16.
Она мне рассказала о том, что вот есть такое явление, трансгендерность. Я начала собирать информацию, как-то понимать, что я такая не одна, что такое бывает.
В моем подростковом возрасте была популярна готическая субкультура. И в этой субкультуре я нашла для себя легальный способ ношения женской одежды, потому что там были как раз те самые андрогины, я еще несколько лет пыталась убедить себя, что у меня это все пройдет, что ничего не нужно делать, что это какая-то шизофрения, условно говоря, и перебесится-перетерпится. Но с каждым годом становилось все тяжелее.
Депрессия нарастала, у меня были постоянно суицидальные мысли, и вот в какой-то день я просто дошла до точки, я поняла, что больше не могу терпеть, ждать, отговаривать себя, что это все пройдет, что это ерунда.
— Как это было?
— Я стояла на кухне возле окна и поняла: либо я прямо сейчас выхожу в окно и умираю, либо иду в аптеку за гормонами.
— И пошла в аптеку? Не жалеешь об этом?
— Это решение сложное. В том числе и потому, что это огромный шаг в неизвестность. Огромный шаг замученного, потерянного, никем не поддерживаемого ребенка с какой-то неизвестной проблемой, которой больше ни у кого же нет вокруг, но я ни на секунду не пожалела за всю свою жизнь, что принимаю гормоны.
— Кстати, об операциях. А сколько это стоит вообще? Сколько стоит поменять пол?
— Что ты имеешь в виду под поменять пол? Типа ты засыпаешь такой, хоп — и просыпаешься красивой женщиной? Все устроено совсем не так, Поменять пол — это целый комплекс разных медицинских процедур. Все это делается, как правило, не за один раз и стоит по-разному.
Сделать основные операции у каких-то мировых специалистов может обойтись по миллиону рублей за каждую.
Можно и дешевле. Но результат будет соответствующим. Можно сделать влагалище, которое будет выглядеть как влагалище, но будет непригодно для секса вообще, а можно сделать полноценно функционирующий орган.
С фаллопластикой, то есть с пенисами, все обстоит еще хуже. Медицина до сих пор не научилась создавать этот орган так, чтобы он хотя бы выглядел натурально. Именно поэтому большинство трансгендерных парней его не делают.
Но есть люди, и это тоже нормально, которым все равно, у них такое самоощущение, им нужно, чтобы между ног какая-то сосиска была. Они сделают, в том числе и дешевую, может быть, она не очень-то естественно выглядит по сравнению с настоящим, но человек счастлив, потому что он ходит в семейниках, у него трясется между ног.
У меня у самой нет вагинопластики, и в первые годы моего перехода я прямо ненавидела свои органы, я думала, что не могу без этого жить, что мне это жизненно важно, необходимо сделать операцию. Сейчас я к этому проще отношусь, может быть, это обусловлено тем, что я не могу себе позволить сделать операцию у лучших в мире специалистов из-за цены. Но тем не менее.
— Я не буду расспрашивать тебя про врачей, про то, как ты эти гормоны доставала. Есть классный фильм, который про тебя сняли, и в материале я просто поставлю . Давай я спрошу лучше так: ты — одна из немногих людей, кто не стыдится говорить о своей трансгендерности, не скрывая лица, не утаивая деталей.
— Да…
— Майя, почему ты не стесняешься?
— Не стесняюсь, потому что привыкла, наверное. Я не помню, как это было поначалу. Наверное, поначалу мне было не так легко об этом говорить, с одной стороны. С другой стороны, мне кажется, что всем пофигу, ну, рассказываю. И что? Вряд ли меня сожгут на костре за это.
— Огромное количество трансгендерных людей в России сталкиваются с насилием. Ты, получается, ни с чем не столкнулась?
— Нет, я сталкивалась с огромным количеством насилия, но от того, что я сейчас об этом рассказываю, я не думаю, что кто-то из читателей захочет найти меня и набить лицо. Ну, камон, серьезно? Ведь вряд ли.
Когда-то я поступила в медицинский, но из-за депрессии понимала, что у меня может не хватить сил учиться там. В итоге пошла учиться в педагогический институт, там было очень много кавказцев. И меня просто физически затравили. В итоге я попыталась убить себя, и после долгого периода реанимаций и больниц просто не вернулась в ВУЗ.
— А что ты сделала?
— Я съела три пачки по 50 одних таблеток, 150 других и какие-то еще прочие штуки.
— Этого не хватило?
— Наверное, хватило бы, но так получилось, что дома не должно было никого быть несколько дней, дедушка в командировку собирался улететь. Я рассчитала специально, чтобы его не было. Но самолет не полетел, он вернулся, нашел меня без сознания.
— И вызвал скорую…
— Я уже не помню. Ну да, вызвал скорую.
— Ты ведь и теперь живешь с дедушкой, да?
— Да.
— А как он воспринимал переход?
— Поначалу было очень тяжело. Сначала была настоящая тирания с его стороны. Шантаж, оскорбления, унижения и так далее. Потом он понял, что все равно изменения происходят, он не может на это никак повлиять, ему оставалось только принять меня.
— А что за работа, которую ты ведешь среди трансгендерных людей? Расскажи о ней.
— Я веду группу поддержки в фонде «СПИД.ЦЕНТР». Суть группы в том, чтобы создать людям безопасное пространство, и мы делимся каким-то опытом.
— А проблемы, с которыми обычно сталкивается трансгендер, можно их перечислить на пальцах? Чтобы читателю стало понятно, зачем нужна такая группа.
— На пальцах нельзя. Не хватит пальцев.
У нас у всех, естественно, заниженная самооценка, потому что ты подвергаешься травле, причем не только на улице. Часто это родители, братья, сестры, друзья, и ты начинаешь думать, что ты неполноценный, что ты вообще какой-то неправильный, не заслуживаешь жизни, счастья, и комплексы по поводу своей внешности, конечно. Девочки думают, что они недостаточно женственные, что они похожи на мальчиков. Мальчики переживают, что они невысокого роста. У всех какие-то вот такие тараканы.
— Сколько всего человек ходит на группу?
— Человек тридцать.
— Скольких родители приняли? Кто из них живет с семьей, кто без?
— Тех, от кого не отказались родители, по пальцам одной руки можно пересчитать, если не меньше.
— Есть у кого-то пара? Как вообще трансгендерные люди заводят отношения? Тоже с трансгендерными людьми, но другого пола?
Что касается отношений, то чаще это трансгендерные люди, но не совсем так, как ты сказал. Мне кажется, что если трансгендерный мальчик, то он с трансгендерными мальчиками, а трансгендерные девочки с трансгендерными девочками.
Если говорить о таких девочках, как я, то это точно не геи. Как правило, это гетеросексуальные мужчины. Есть подвид мужчин, которым нравится именно такой секс.
— А сейчас у тебя есть отношения? Есть бойфренд?
— Нет. Постоянных отношений сейчас нет. Секс бывает.
— А ты предупреждаешь сразу, когда знакомишься? Потому что выглядишь ты как обычная девушка, я, когда первый раз тебя увидел, ничего не заподозрил и, наверное, потом еще месяца три даже не догадывался.
— Раньше да, сейчас — нет.
— А как? Как это выглядит? «Есть одна штука, которую я тебе сразу хотела сказать, но забыла»?
— Мне это очень сложно описать. Это всегда какой-то для меня гигантский стресс, и у меня нет отработанной схемы. То есть как знакомиться, как общаться, как себя преподносить — у меня методика уже отработана, а как сообщать о такой вещи человеку, который мне нравится, — это все очень индивидуально и всегда страшно.
Просто я как-то ловлю момент, когда и сообщаю об этом.
— И последнее. Большую часть из того, что ты переживала тут, можно было не переживать. Можно было в 18 лет уехать в какую-нибудь Германию и всего этого не знать — травли, суицида… И многое, скорее всего, сложилось бы по-другому. У тебя не было мысли об эмиграции?
— Покуда нет угрозы ареста, я не хочу уезжать, потому что я люблю Россию, люблю свой город, люблю людей в этом городе.
Поэтому, пока на меня не пытаются завести какое-то дело за мою деятельность или пока то, что происходит сейчас в Чечне, не обретет какой-то общегосударственный характер, не войдет в норму, я буду оставаться.
