Травят обычно сверстники: интерсекс о трудностях социализации в России
«Отец меня сразу отторг, когда я родился. Сказал, что я вообще не от него. Дескать, не мог у него такой ребенок родиться. Он так сильно переживал, что в итоге вообще из семьи ушел. Видимо, сам был травмирован. Я его не знал лет до пятнадцати», — о невеселых событиях своей жизни собеседник «Ридуса» рассказывает обыденным тоном, без лишней драмы, временами посмеиваясь.
Внешне он самый обыкновенный мужчина около тридцати: рост чуть ниже среднего, слегка одутловатое лицо, щетина. Увидишь такого в толпе — глаз не зацепится. При всем этом судьбу его обычной назвать язык не повернется.
Елена при рождении, Иван — спустя двадцать с лишним лет (имена изменены) был вынужден сделать операцию по коррекции пола по медицинским показаниям.
«Подстава» от правозащитников
Диагнозы, по которым в России делаются операции по коррекции пола, можно разделить на две группы: транссексуализм и интерсекс. Последний термин заменил распространенное ранее понятие «гермафродитизм». Сегодня его употребляют лишь в отношении некоторых растений и животных.
Интерсексов в нашем обществе немного, хотя речь идет далеко не о единицах и даже не о сотнях. Существует около четырех десятков заболеваний, приводящих к тому, что у носителя строение тела отличается от типичного мужского или женского. Самые редкие заболевания, вроде синдрома Свайера, встречаются 1 раз на 150 тысяч. Частота самого распространенного диагноза — синдрома Клайнфельтера(47, XXY) — колеблется в пределах 1 на 500—700 новорожденных мальчиков.
«Квиры (собирательный термин, используемый для обозначения сексуальных и гендерных меньшинств, не соответствующих гетеросексуальной или цисгендерной идентичности. — Прим. „Ридуса“) и всякие ЛГБТ-активисты начали злоупотреблять словом „интерсексуалы“, употребляя его направо и налево, из-за чего путаница создалась, — сетует Иван. — Такая шумиха только усугубляет нашу ситуацию. Люди начинают путать все это с ориентациями, с заскоками, с фриками и квирами, которые называют себя гендернофлюидными и так далее. Спасибо SJW и прочим».
По словам собеседника, столь однобокое освещение проблемы создает много трудностей. «Обычные люди начинают предвзято к этому всему относиться. У некоторых формируется негативный образ в сознании. В том числе и у таких депутатов, как Милонов или Мизулина. В итоге отдельные личности начинают думать, что такие люди — не пациенты, которым нужна помощь, а люди с сексуальными расстройствами. Были и более серьезные последствия. Профессора Исаева уволили из университета, потому что на него какие-то религиозные экстремисты написали донос в прокуратуру», — объясняет Иван.
Какая-то группа, вроде „Народный собор“, не помню точно. Сначала бухтели полгода в Сети, смешав всех в одну кучу: геев, транссексуалов, гермафродитов. Мусолили, что Запад наших детей развращает, уродует, калечит. Начали искать, кто этим занимается. Нашли профессора в университете, пошли в прокуратуру. Подали запрос, что человек занимается незаконной деятельностью и калечит сознание наших детей. Естественно, прокуратура все отклонила: человек работает 20 лет. Но почему-то руководство вуза закопошилось и попросило Исаева по собственному желанию подписать увольнение. Дикая ситуация, в светском государстве такое сложно представить,— рассказывает он.
«Хорошо, что у нас в России не пытаются депатологизировать это, как на Западе. Не называют какими-то „особенными снежинками“, а говорят: человек с таким-то диагнозом по МКБ-10: F64.0 — транссексуализм, E — какая-нибудь цифра — интерсексуализм. Депатологизация очень плоха сразу по нескольким причинам. Во-первых, влияет на отношение людей к таким больным, они начинают путаться: нужна им помощь, не нужна, почему они орут, чего они хотят. Во-вторых, отдельные политики, вроде того же Трампа, начинают заявлять, что раз это не болезнь, то и лечить таких людей не надо», — объясняет Иван негативные последствия внимания отдельных правозащитных организаций к данной проблеме.
Вопросы медицины
Во время долгой беседы Иван неоднократно подчеркивает, что «сегодня в России у нас дела обстоят очень даже неплохо». Впрочем, несмотря на весьма позитивный настрой, он признаёт, что проблем хватает.
Во-первых, это нехватка профильных врачей — эндокринологов с малораспространенной специализацией. «Насколько я знаю, таких узких специалистов на всю страну человек пять-шесть», — рассказывает собеседник «Ридуса». Их данные пациенты передают друг другу из рук в руки на специальных форумах. Столь же востребованы контакты профильных хирургов и психиатров.
Во-вторых, серьезные вопросы вызывает лекарственное обеспечение, а гормональная терапия для таких пациентов — пожизненная история. «Все лекарства импортные. Польша в основном. Отечественных аналогов гормональных препаратов никаких нет. Если по каким-то причинам нет поставок, куча пациентов страдать начинает», — делится деталями Иван.
У нас есть „подпол“ — интернет-площадка, где торгуют китайскими препаратами-заменителями. Насколько они качественные, никто не может судить, но я как-то сильно траванулся. Два года назад нарвался на такую китайщину, решил сэкономить. Как раз тогда была переаттестация препаратов и их вообще не было в аптеках, нигде нельзя было достать. Я связался с одним человеком, и он мне достал китайский тестостерон. В итоге я потом восстанавливался полгода, такой ущерб для здоровья был,— объяснил собеседник серьезность проблемы.
Еще один проблемный момент, связанный с лекарствами, — это рецепты. «В некоторых поликлиниках врачи почему-то боятся выписывать рецепты. Эта ситуация началась где-то с 2014 года, когда было постановление, что все гормональные препараты продаются по рецепту и в строго отведенных местах. После этого почти у многих врачей началась какая-то паранойя. Рецепт зачастую можно получить только в диспансере, и то у заведующей. Врачи в поликлиниках боятся неизвестно чего», — рассказывает Иван.
Наконец, стоимость операции является серьезным финансовым бременем для большинства пациентов. ОМС эти процедуры не покрываются. «В России стоимость хирургической коррекции пола может достигать и полумиллиона. Лично мне это обошлось в 350 тысяч: операция на гениталиях — 250 тысяч, еще сто — мастэктомия. В эту сумму, разумеется, не входит гормональная терапия», — говорит Иван.
Врачи пытаются добиться, чтобы все это максимально по ОМС было. Объясняют, что человеку может угрожать развитие опухоли, потому что он не лечится, а денег на операцию нет, но депутаты пока их не слушают,— объясняет собеседник «Ридуса».
«В итоге нам приходится самостоятельно зарабатывать деньги на лечение, что немного дико, конечно. Из-за того, что, например, гормональная терапия поздно начата, и по ряду других причин все мои коллеги по несчастью имеют проблемы со здоровьем: артроз, проблемы с желудком, щитовидкой», — заключает Иван.
Социум и связанные с ним сложности
Злоключений интерсексам подкидывает и жизнь в социуме. «Отец меня сразу отторг, когда я родился. Сказал, что я вообще не от него. Родители — это вообще основная проблема и для интерсексов, и для транссексуалов», — рассказывает Иван.
«Каждый хочет, чтобы у него родился здоровый ребенок. Новости о том, что у них родился интерсекс, они воспринимают по-разному. Многие родители не могут смириться, что рожали, например, мальчика, а вышло наоборот. Мама моя всегда к этому относилась позитивно, папа — не принял. Я его не знал лет до пятнадцати. Мы с ним пересекались, но участия в воспитании он никакого не принимал. Видимо, сам был травмирован. Это — моя первая психологическая травма, и подобных историй масса», — делится личными переживаниями собеседник.
Следующая проблема — сверстники. «В школе начались проблемы где-то в 12—13 лет. Проблемы, что странно, возникли именно с девочками. С мальчишками никогда проблем не было, девочки ужасно реагировали. Я отличался внешне: выглядел больше как девочка, но при этом тусовался все время с мальчиками и вел себя как мальчик. Этого они понять не могли. Поэтому крики: монстр! Чудовище! Ловили после школы и мудохали стенкой на одного. Постоянно в синяках ходил. Мать ходила разбираться с учителями, дед. Учителя ничего сделать не могли», — рассказывает о школьных годах Иван.
Потом в вузе та же картина. Я ушел на четвертом курсе: во-первых, были деньги нужны на операцию, во-вторых, буллинг. Вроде медицинское заведение, врачи будущие, должны все понимать, но нифига. Я попал в группу, где училось 17 девочек и я один. В итоге на протяжении четырех лет та же песня: жизни не давали. Травили, в коридоре зажимали. Пытались изнасиловать, даже такое было. Удирал все время, потом пацаны из других групп начали защищать. Травля всегда идет от сверстников, со взрослыми проблем обычно нет. А сверстники всегда травят, и травят они каждого необычного,— говорит Иван.
Со слов Ивана, его проблемы, связанные с интеграцией в общество, стали исчезать после психологической коррекции: «Поработал над своими проблемами у психотерапевта. Были эпизоды жуткой депрессии. Есть такое понятие в психологии — денайал (от англ. denial. — Прим. „Ридуса“). Пациент начинает отрицать, что он пациент. Вбивает себе в голову: на самом деле я псих, меня надо закрыть в Кащенко и там держать всю жизнь. Никакого синдрома Клайнфельтера у меня нет. Таких случаев много, больше половины пациентов страдают хотя бы раз в жизни таким. Пил очень много антидепрессантов, сейчас не употребляю».
Наконец, очень важно понимать, что социализация — вопрос обоюдоострый. Многие не могут или не хотят идти навстречу обществу. Когда человек испытывает подобные проблемы, он зациклен на себе прежде всего. У меня такая болезнь — меня должны все понять, при этом понять окружающих сам не особо пытается,— объясняет собеседник «Ридуса».
В итоге, по его словам, «начинается вставание в боевые стойки и разные позы».
«Молодежи это сложно понять из-за движений вроде SJW и новомодных психологов, которые идут против науки. Эти люди требуют повышенного отношения, прав без обязанностей. Из-за подобного отношения к обществу многие проблемы и происходят. Впрочем, молодые транссексуалы подобную точку зрения встречают в штыки, из-за этого я в бане на многих форумах. Мнение, что раз ты не такой как все, тебя должны встречать, как короля, сегодня очень модно», — резюмировал Иван.
