Не «М» и не «Ж»: как живет человек с небинарной гендерной идентичностью
Джонни Джибладзе – 29-летний петербургский активист-правозащитник, который получил женское имя при рождении (но отказывается его называть), говорит о себе в мужском роде и называет себя человеком с небинарной гендерной идентичностью. «Собака.ru» он рассказал, как пережил травлю и давление и нашел себя, отказавшись окончательно решать, мужчина он или женщина.
Как говорит о себе
Последние четыре года я работаю в петербургской ЛГБТ-инициативной группе «Выход» – координирую программы «Транс*миссия» в поддержку транс-сообщества и мониторинга дискриминации, в рамках которой мы отслеживаем случаи насилия и других нарушений в отношении ЛГБТ-людей. Мы принимаем как данность, что человек является тем, кем себя ощущает, без каких-либо «а если бы». Я о себе обычно говорю как о человеке с небинарной гендерной идентичностью или небинарном трансгендерном человеке.
Я не люблю, когда люди пытаются узнать, что у меня в паспорте, что в нем было раньше, хочу ли я изменить что-то в документах или в своем теле – будто то, что у тебя под одеждой, делает тебя мужчиной или женщиной. Когда спрашивают, делал ли я операции, обычно отвечаю, что мне вырезали аппендицит.
Мы принимаем как данность, что человек является тем, кем себя ощущает, без каких-либо «а если бы»
Что значит «не мужчина и не женщина»
Но мы живем в бинарном, патриархальном обществе, где все привыкли делить людей на мужчин и женщин и ожидают от них соответствия нормам поведения, внешнего вида, устройства тела. При таком взгляде, те, кто не вписываются в стандарты или осознанно от них отказываются, воспринимаются как «перебежчики». И есть ожидание-предположение, что если человек не ощущает соответствия с гендером, написанным в свидетельстве о рождении, то он обязан двигаться в «противоположную» сторону. То есть если человек родился женщиной, но хочет поменять свою гендерную репрезентацию, то должен становиться более маскулинным, даже если не воспринимает себя мужчиной в полной мере. Трансгендерность всегда понимается как движение от мужской точки к женской или наоборот.
Но дело в том, что это не обязательно так, вариантов намного больше, чем два, между «чистой маскулинностью» и «чистой феминностью» огромный мир, и многим людям важно свободно по нему передвигаться. Кто-то делает это и так, но не фиксирует на уровне идентичности: можно быть цисгендерным человеком (то есть не ощущать внутреннего конфликта с гендером, приписанным при рождении), но быть гендерно-неконформным, менять образ, манеру поведения, стрижку, и, соответственно, гендерную репрезентацию. Но есть и те, для кого важно осознавать и выражать именно свою идентичность, и быть принятыми не как мужчины и женщины, а как что-то другое, альтернативное или вовсе вне гендерных рамок. Некоторые даже разрабатывают собственные названия идентичностей, это помогает понять и отрефлексировать свое самоощущение и опыт.
Я считаю, что любой подход к гендеру, который не влечет насилия и не вредит другим, который расширяет границы и помогает людям прийти к большей свободе, имеет право на существование. Если бы я говорил на этом языке, то определял бы себя сейчас как гендерфлюидный деми-бой. Но сейчас мне скорее хочется просто обозначить, что я не являюсь ни мужчиной, ни женщиной. Даже такие рамки для меня слишком узки, они мешали бы мне развиваться и меняться.
Вариантов намного больше, чем два, между «чистой маскулинностью» и «чистой феминностью» огромный мир
Родители
Стоит сразу сказать, что мне очень повезло, я из либеральной семьи, у меня поддерживающие родители. Конечно, это не значит, что меня сразу приняли. Весь процесс болезненных разговоров, конфликтов, привыканий к моему выбранному имени и грамматическому роду занял лет девять, да и я бы не сказал, что он полностью завершен – вряд ли это возможно, все равно любой родитель воспринимает трансгендерность своего ребенка как личную потерю. Но в какой-то момент они перестали нервничать, начали говорить обо мне так, как мне было комфортно, я смог спокойно обсуждать с ними свою жизнь и даже телесную ситуацию. Но это потребовало огромного терпения – и моего, и мамы и папы. В конечном счете, это большое счастье, когда родители видят в тебе не «дочь» и не «сына» (со всеми конструктами и стереотипами о «хорошей дочери» или «хорошем сыне»), а просто своего ребенка, родного человека, который крепко связан с ними, но живет своей, отдельной, не всегда понятной, но уважаемой ими жизнью.
Я из Москвы, часть моего детства прошла в Америке, я всю жизнь нахожусь в околоактивистских и правозащитных кругах. Мои старшие подростковые годы прошли в школе «Интеллектуал» для одаренных детей, где кого только не было, я был не самым удивительным персонажем.
Детство
Когда я был маленьким, на гендер мне было по барабану, мне было сложно себя с кем-то ассоциировать в этом плане. Когда в садике дети играли в дочки-матери, я был всегда собакой или единорогом, но на эту тему тогда не рефлексировал. Я всегда не вписывался в норму, дружил с гендерно-маргинальными людьми – либо с какими-то нежными мальчиками с высоким голосом, либо с брутальными девочками, но пол в наших отношениях не имел никакой роли.
У меня с детства вызывало возмущение все, что связано с делением на мальчиков и девочек, но я особо не протестовал: надо в платьишке выйти спеть в хоре – спою, потому что оно же красивое. Для меня это не предполагало, что я должен чувствовать себя девочкой. В какой-то момент я требовал называть себя Микки Маусом и соответственно в мужском роде, но говорил о себе то так, то так. Строго на мужской род я перешел только в 17 лет.
Когда я был в первом классе, в середине девяностых, меня увезли в Америку, там я прожил два года. Это был очень важный опыт, меня выдернули из привычной среды и отправили в школу без какой-либо адаптации, на момент переезда я почти не знал английского. Но это было круто, за три месяца я выучил язык и вскоре уже читал Джека Лондона в оригинале. Там уроки проходили очень свободно: мы играли на флейте, в шахматы, сидели в классе так, как хотели, было много интерактива и креатива.
Потом меня резко вернули обратно в мой прежний класс, и это стало для меня настоящим адом: форма, фартучки, платья, туалет по разрешению, огромное количество правил. Девочки не общаются с мальчиками – а в Америке все группировались исключительно по интересам, а не по гендеру, даже туалет был общим. В Штатах я стал экстравертом, а тут социализироваться было очень тяжело, два года я почти не говорил, избегал людей. Бывшие одноклассники меня не узнали – уезжал я тоненькой девочкой с косичками, а вернулся пухленьким, с короткой стрижкой, в яркой прикольной одежде, уже тогда не ходил в юбках по собственному желанию. Меня начали травить – причем, не только дети, но и учителя, я начал отставать, хотя никогда не был глупым. Помню, как в третьем классе чуть ли не каждую ночь плакал, прятался в шкафу, не хотел ложиться спать, только чтобы с утра не вставать и не натягивать эти дурацкие колготки и не слушать издевательства учителей. У меня до сих пор есть проблемы со сном, думаю, это отголосок тех событий.
Когда в садике дети играли в дочки-матери, я был всегда собакой или единорогом
Ролевые игры
Проще стало, когда в седьмом классе я прочитал «Властелина колец» и стал толкиенистом. Взял имя одного из персонажей, вокруг меня сложилась компания, которая меня по имени героя и называла – соответственно, в мужском роде. Ролевая среда – это кладезь для квир-исследований, я, честно говоря, думаю, что там процентов 70-80 – ЛГБТК-люди, потому что там можно безопасно выразить себя. В ней намного меньше гендерных рамок, и я за это ухватился, потому что это был единственный, как мне казалось, способ искреннее быть собой и при этом не сталкиваться с травлей. Среди ролевиков много людей не от мира сего, если там ты скажешь: «Я не человек, а дракон», никто даже не удивится, все будут знать и учитывать, что ты дракон, что бы это ни значило. Мне часто доводилось слышать, что якобы эти субкультуры «портят» подростков, но я смотрю на это иначе: если уж человек туда попал, значит, у него изначально был такой запрос.
Первые отношения
В 15 у меня начались первые отношения со значимым для меня человеком, мы были очень привязаны друг к другу. Мой партнер выглядел как стройная голубоглазая блондинка, соответствовал всем канонам женской красоты, был старше меня на шесть лет. Но в эмоционально-психическом плане он был тяжелым человеком, у него была непонятная окружающим дисфория, он ненавидел свое тело, у него не было устойчивой идентичности, вообще никакого понимания, кем он является в этом мире. Я ему сопереживал, потому что часто также себя ощущал. В какой-то момент он понял, что он не девочка, а мальчик, выбросил всю одежду, потребовал называть себя мужским именем и начал самостоятельно колоть гормоны – для меня это было резко и болезненно, все произошло буквально за пару дней. Мне кажется, тогда у меня началась трансфобия, мне казалось, что он стал таким агрессивным из-за препаратов, хотя на самом деле, скорее всего, он просто был в отчаянии, что его не принимают, и злился. Я его отговаривал, спрашивал, зачем ему «калечить себя», неужели это так важно – в общем, навязывал всю стандартную трансфобную хрень. Но он все это вытерпел. Сейчас он счастлив и здоров, давно завершил трансгендерный переход и уже много лет социализируется как мужчина.
Агрессивная среда
В компании начали появляться трансгендерные люди – и меня убивало, насколько они агрессивно-маскулинные. Все социальные взаимодействия построены на гендере и связанных с ним стереотипах, а для многих это значит, что все женское и женственное – это якобы неполноценное, слабое, недостаточно человеческое, а главное, что тебе нужно сделать – доказать, что ты достаточно мужик. И когда кто-то, кому при рождении был приписан женский пол, осознает, что он мальчик, и начинает это проявлять, цисгендерными мужчинами это воспринимается как угроза их маскулинности. Мол, если ты с женскими половыми органами и феминной внешностью можешь считать себя мужчиной, то зачем я служил в армии и постоянно хожу в качалку? А если это история о трансфеминном переходе (то есть в глазах сексистского большинства – история о том, как «мужчина решил стать женщиной»), то это еще хуже – «ты что, хочешь быть бабой?» Все эти разговоры вызывали у меня возмущение и непонимание – зачем быть мужчиной, если это значит быть агрессивным и бесчувственным мудаком? В то же время я знал, что я не женщина. И я задавал себе вопросы: ну кто же я тогда? И могу ли я не определяться? Мне хотелось быть комбинацией разных гендеров.
Зачем быть мужчиной, если это значит быть агрессивным и бесчувственным мудаком?
У меня был и неприятный сексуальный опыт, я в определенный период жизни выглядел как девочка-подросток, а это чревато проблемами – домогательствами, случаями насилия. Я долгое время думал, что мой отказ от всего женского – это внутренняя мизогиния, вызванная тем, что мне противен опыт, с которым я сталкивался, когда меня воспринимали как «девочку», и, грубо говоря, я не хочу быть девочкой, потому что это неприятно из-за пренебрежительного и насильственного отношения к женщинам в обществе. В какой-то степени, возможно, это так. Я не знаю. С другой стороны, я опираюсь на идентичность, а не на то, как человека воспринимают. И в этом плане женщиной я никогда не был, как не был и мужчиной.
В позднем подростковом возрасте я определял себя как агендер, потому что любой вариант был для меня мучительным, я ненавидел те моменты, когда меня воспринимали как женщину, но и делать резкий разворот к мужественности мне не хотелось, я желал уйти от всего, что навязывал мне какой бы то ни было гендер. При этом я уже учился в университете, где ко мне обращались как к девушке.
Католическая церковь
В какой-то момент я пришел в католическую церковь и несколько лет был практикующим католиком. Это может казаться странным в сочетании с прогрессивными гендерными взглядами, но для меня в этом было много значимых смыслов. В первую очередь, я был уверен, что Бог видит меня настоящего, а не мальчика или девочку, что я могу быть собой. По сравнению с православной традицией, католическая культура воспринималась мной как более либеральная, человекоориентированная, гибкая. Я знаю других трансгендерных и гомосексуальных католиков, эта тема не является табуированной, о ней сложно, но можно говорить в общине, можно даже получить – в той или иной степени – принятие и поддержку даже со стороны священников. Нельзя сказать, что гендера в католической церкви нет – он есть, но альтернативный. Например, женщины совершенно десексуализированы, такое «женское» было мне ближе и комфортнее. Правда, потом меня выгнали из церкви именно за трансгендерность.
Язык и гендер
Язык определяет сознание. На первом курсе у меня появилась отвратительная привычка говорить о себе в пассивном залоге. Женский род мне был неприятен, меня буквально начинало тошнить от него, а на мужской род переходить я не был готов. Поэтому я постоянно произносил что-то вроде: «Вчера мне довелось быть на лекции. Она была такая скучная, что мне пришлось уснуть». Это издевательство над языком, но я делал так несколько лет, просто чтобы избежать гендерирования своей речи. Сначала мне казалось, что это освобождение: «Вау, можно говорить, не используя грамматический род». Но это просто в английском, а в русском – очень сложно, выбрать между «он» или «она» тебя заставляет каждое предложение. Потом я понял, что это покалечило мне психику: я научил себя говорить и мыслить таким образом, будто я не являюсь субъектом, будто я вечная жертва обстоятельств. А где мои действия, мои решения, моя жизнь? Все время что-то происходило «со мной». И это тоже свидетельство того, что общество исключает гендерно-небинарных людей, не оставляет для нас альтернативного грамматического рода, не позволяет нам быть полноправными хозяевами собственной жизни.
Почему приходится определиться с гендером
Со временем я все чаще начал социализироваться как мужчина (использовал мужской род, мужское имя, одевался так, чтобы меня считывали строго как парня), но все еще не знал, что делать со своим телом. Я говорил об этом со священником, психологом, родителями, огромным количеством людей. Мне, на самом деле, нужен был не их совет, а разрешение, которое я не мог дать сам себе. При этом, у меня действительно не получалось понять, что мне нужно. Я не знал о существовании альтернативных вариантов трансгендерного перехода, они не обсуждались даже внутри транс-сообщества. Не только врачи, но и другие трансгендерные люди в то время постоянно пытались понять, настоящий или фейковый я транссексуал, чувствую ли я себя «в чужом теле», ненавижу ли свое тело в достаточной степени, чтобы «заслужить» некое право на коррекцию пола. Я действительно себя ненавидел, но если представлял себя с плоской грудью и членом, лучше не становилось. Но определиться было нужно: если ты вечный андрогин, то все считают тебя ребенком. Есть ритуалы взросления в глазах общества, и становление женщиной или мужчиной – наверное, самый важный из них. Меня начинали воспринимать всерьез, только когда я надевал какую-то гендерную маску, но все это было очень вымучено, демонстративно.
Есть ритуалы взросления в глазах общества, и становление женщиной или мужчиной – наверное, самый важный из них
Учеба в университете
Я учился в университете на факультете международных отношений с 2007 по 2012 год, там довольно жесткая среда, учат в том числе будущих дипломатов госслужащих, я не мог позволить себе полноценный каминг-аут, хотя и очень устал от пассивного залога, попыток понять, кто я для этих людей. Меня вызывали к доске, а я забывал имя, записанное в ведомость.
У меня был эпичный каминг-аут перед преподавателем на третьем курсе. Он был не намного старше меня, учебные вопросы мы решали в соцсетях – а там я был всегда в мужском роде. Преподаватель меня спросил, с чем это связано, я ответил: «Я не ощущаю себя девушкой и не хотел бы, чтобы ко мне обращались по моему паспортному имени. Мне будет приятно, если вы будете называть меня в мужском роде». Он меня прекрасно принял, задал кучу вполне корректных вопросов, успокаивал и убеждал, что он все понимает, но главное – чтобы больше никому в университете я ничего не говорил, потому что остальные к такому не готовы. Интересно, что потом с несколькими другими молодыми сотрудниками университета у меня состоялись очень похожие разговоры. То есть при личном общении всех все устраивает, все готовы понимать и принимать, но они боятся общества, среды, норм и ожиданий, которых, может быть, на самом деле не существует.
Первый публичный каминг-аут
Через год я поступил в магистратуру в ВШЭ, которая славится своей либеральностью и прогрессивностью. Я решил сыграть на этой их репутации и сразу после собеседования, которое прошло очень хорошо, заявил: «Вы заметили, что я говорю о себе в мужском роде. Я бы хотел, чтобы меня называли Джонни, а мое паспортное имя не фигурировало ни в одной ведомости. Иначе я не смогу здесь учиться». Они пошли мне навстречу: первое время ошибались, но я был настроен серьезно и возмущался: «Наша специальность называется «Права человека», так уважайте мои права». И вскоре все привыкли, что я Джонни. В этот период я репрезентовал себя как транспарня, потому что агендерность и небинарность – это мне казалось слишком сложным, в такие дебри я вдавался только при более близком общении. Для начала мне нужно было, чтобы меня восприняли серьезно, а для этого было необходимо прикинуться мальчиком или девочкой. Мне всегда было комфортнее прикидываться мальчиком.
При личном общении всех все устраивает, все готовы понимать и принимать, но они боятся общества, среды, норм и ожиданий, которых, может быть, на самом деле не существует
Справка и коррекция пола
Постепенно я двигался в мужскую сторону, прошло несколько лет, я работал в российском офисе одной крупной международной правозащитной организации. Даже в этой среде меня принимали неидеально, иногда возникали ситуации, которые обнажали трансфобию – доброжелательную, вежливую, но все-таки трансфобию. В 2015 году я прошел психиатрическую комиссию и получил справку, в которой указано, что у меня «транссексуализм», мне показана коррекция пола и смена документов, начал маскулинизирующую гормональную терапию. В этот период я пришел на день рождения своей бывшей начальницы и обо всем ей рассказал. Она уже была пьяненькая и сказала: «Я рада за тебя, потому что вижу, что для тебя это важно, но, честно говоря, мне очень жаль». Мне было очень больно это услышать, но я не стал что-либо ей объяснять и доказывать. Подобное происходит постоянно – у людей есть свои ожидания на твоей счет, и, если ты их не оправдываешь, их это возмущает.
Я уверен, что начал коррекцию не зря: не потому что я сразу оброс бородой и стал брутальным мужиком, а потому что, наконец, понял, что у меня есть право менять свое тело. В этом много освобождения. Но сделав поворот в сторону маскулинности, я чувствовал, что как будто предал часть себя. Чтобы разобраться в этом, я пошел на психотерапию и продолжаю это делать уже четвертый год. Параллельно я наблюдаюсь у психиатра и лечу психику медикаментозно. У меня есть парочка психиатрических диагнозов (не считая «транссексуализма», который сам по себе, разумеется, я не считаю психическим расстройством). Такое часто случается с теми, кто всю жизнь вынужден сталкиваться с дискриминацией и давлением, что-то скрывать, сомневаться в реальности своей идентичности, это влечет за собой депрессию и тревожные расстройства. При этом, возможность изменить свое тело и документы, социализироваться в соответствии с идентичностью может быть исцеляющим опытом.
Я быстро понял, что радикальные изменения мне не нужны. Когда подбирал гормоны с эндокринологом, сразу сказал, что хочу скорее андрогинную внешность, чем мужскую. У меня нетипичная схема приема препаратов, для меня важно сохранять «нейтральный» внешний вид . Иногда это сложно: некоторые врачи, например, считают, что это значит, что я ошибся и на самом деле никакой не транссексуал. Но теперь я чувствую себя намного более цельно и даже люблю свое тело, наконец-то учусь его уважать и заботиться о своем здоровье. Возможно, дело здесь не только в гормонах, но и в психотерапии. Я не исключаю, что в какой-то момент откажусь от препаратов. Но для нашей страны это совсем странно, о так называемом откате или обратном переходе врачи готовы в спокойном ключе говорить разве что на Западе. Но это не значит, что я жалею о своем выборе – мне хочется быть человеком, который перепробовал все варианты.
Мне хочется быть человеком, который перепробовал все варианты
Новое тело
Мое тело начало становиться более маскулинным, поменялся запах, мышцы, пропорции, теперь у меня растет щетина. Но интересно, что сейчас, когда я ощущаю себя более мужественно, мне стало классно и комфортно проявлять условно-феминные черты. Теперь никому в голову не придет посчитать меня девочкой (а если и придет, то это уже не будет обидно и болезненно для меня), поэтому я могу свободно выражать женственность. Могу обмазаться блестками и пойти плясать в клуб. Могу вести себя жеманно, могу быть нежным, эмоциональным, могу разрешить себе любить милые, «девочковые» вещи. В общем, все, что не положено «настоящему мужику». Мне нужно было прийти к маскулинности, чтобы оттуда почувствовать связь с феминностью – точнее, с теми человеческими чертами, которые общество почему-то считает «женскими». Все-таки сложно агендерно существовать в мире, пронизанном гендером. Отрицать в себе и мужское, и женское – для меня означает жить с постоянным протестом и болью. Я так жил долгое время и больше не хочу.
Сейчас я могу играть с гендером, он больше меня не определяет, но может быть продолжением моих чувств и желаний. Мне бы хотелось, чтобы все люди имели возможность так жить: не зажиматься в рамках, а исследовать себя, получать больше квалифицированной информации.
Дети
Не сказал бы, что хочу иметь детей, но все-таки для меня важно оставить себе такую возможность на случай, если такое желание возникнет. Есть миф, что трангендерные люди, решившиеся на медицинский переход, вообще теряют какие-либо репродуктивные возможности. Из-за этого я долго боялся гормонов и не начинал их принимать. Но спустя годы я изучил вопрос подробнее и понял, что если действительно захочу, то могу отказаться от препаратов, восстановить прежний гормональный фон, забеременеть и родить. Но вопрос – а есть ли в нашем городе роддом, готовый к рожающему мальчику с мужскими документами? А как отнесется ЗАГС к ребенку и его родителю, которые технически «мать», а по паспортному полу «отец», что напишут в свидетельстве о рождении?
К сожалению, ограничения не всегда у нас в голове – их нам ставит мир. Некоторые возможности мы не рассматриваем, потому что социум, система или государство не хотят, чтобы это существовало. Признавать существование гендерно-небинарных людей мир якобы еще не готов, хотя мы существовали всегда. Я бы хотел, чтобы была возможность иметь прочерк в паспорте вместо «М» или «Ж». Ни «М», ни «Ж» мне не соответствуют.
Сложно агендерно существовать в мире, пронизанном гендером. Отрицать в себе и мужское, и женское – для меня означает жить с постоянным протестом и болью. Я так жил долгое время и больше не хочу
«Западные ценности»
Трансфобы любят повторять, что все внезапно стали трансгендерами, но это не так, мы были всегда, просто не было языка для того, чтобы свободно говорить об этом, не было возможности находить слова, открываться, менять тела и документы и строить жизнь комфортно. Еще часто консерваторы в России утверждают, что это все «западные ценности» – это вообще ужасная чушь, все как раз наоборот. Современная бинарная гендерная система с четкими делениями и закрепленными ролями привнесена западноевропейской цивилизацией, которая колонизировала весь мир и уничтожила культуры, в которых были альтернативные гендеры. Например, в некоторых культурах североамериканских индейцев и у коренных народов Сибири их было несколько.
