Граф Дракула, нацисты Литтелла и «Молчание ягнят»: почему гомосексуальность десятилетиями была синонимом зла в культуре?
Положительная репрезентация ЛГБТК+ — явление по историческим меркам недавнее. Почему гомофобия в искусстве оказалась такой живучей, а однополая любовь на протяжении двух с половиной столетий оставалась символом утонченного зла, чего-то чужеродного и пугающего? Ответы ищет Виктория Пономаренко.
Ужасное начало: готика и квир
Геи — это отвратительно. Безнравственно. Они больные. Вообще нашей стране такое не свойственно. Это идет с Запада!
В 1764 году эксцентричный аристократ Гораций Уолпол публикует роман XVI века «Замок Отранто», написанный каноником Онуфрио Муральто и переведенный с итальянского на английский Уильямом Маршаллом. Сюжет и происходящие в книге события, мягко говоря, необычны: портрет на стене тяжело вздыхает, отец пытается жениться на невесте сына, который погиб от свалившегося на голову шлема, и убивает дочь, двери открываются сами собой, а призрак вырастает до размеров замка.
Позже Уолпол признался, что роман написал он сам. Для него это был своего рода художественный эксперимент — попытка заставить реалистичных персонажей действовать в фантастических, невообразимых обстоятельствах. С «Замка Отранто» начинает отсчет история полной монстров, разврата и безумия готической литературы. Возникнув на исходе сверхрациональной эпохи Просвещения, она повернулась к ирреальному, мистическому. И продемонстрировала поразительную способность адаптироваться к новым временам и стилям — от романтизма к декадансу fin de siècle и переосмыслениям и вариациям XX–XXI веков.
На литературную авансцену выходят авторы-женщины (Анна Радклиф, Клара Рив, Мэри Шелли), благодаря чему расширяется круг читательниц, и гомосексуальные писатели. Те и другие создают ряд знаковых произведений и во многом определяют каноны жанра.
В первых готических романах мы не найдем откровенного изображения однополой любви, но даже они связаны с квирностью — не декларативно, но как с образом жизни и мысли и проистекающей из этого поэтики.
Упомянутый Гораций Уолпол в брак не вступал, хотя с противоположным полом, случалось, флиртовал, дружил с дамами предположительно нетрадиционной ориентации, возможно, был геем или асексуалом, от недоброжелателей получил прозвище «лошадь-гермафродит», современники характеризовали его как женоподобного джентльмена. Уильям Бекфорд, автор повести «Ватек» (1782), женился на леди Маргарет Гордон, однако компрометирующие письма «самому красивому мальчику Англии» Уильяму Кортни разоблачили его как бисексуала еще при жизни. Мэтью Грегори Льюис, чьему перу принадлежит роман «Монах» (1796), в браке, так же как и Уолпол, никогда не состоял, зато был замешан в скандальных историях с юношами.
Энн Уильямс в книге «Искусство тьмы: поэтика готики» отмечает, что произведения этого жанра «строятся вокруг беспокойств о границах (и их нарушении)». Герои сталкиваются с Другими. Персонажи нередко преступают воображаемую черту, разделяющую допустимое и табуированное, балансируют между двумя этими мирами, а сюжет становится всё более ирреальным. С самого возникновения готика была литературой популярной, она всегда находилась где-то на грани пошлости и хорошего вкуса. Это китч, провокационный и вычурный, смешанный с нравоучением.
В готических романах обычны:
— пограничные состояния (сумасшествие героя или болезнь, вещие сны, видения);
— персонажи из других стран или экзотические пейзажи (Азия, Восточная Европа);
— иноверцы (католики, мусульмане, язычники) — идеальные Другие для англичан-протестантов;
— нарушение заповедей и законов, выход за границы добра и зла (инцесты, убийства, изнасилования);
— монстры, в том числе схожие с обычными людьми, но всё же обладающие подчеркнуто нечеловеческими качествами (невидимые призраки, чудовища и оборотни с искаженной, неустойчивой плотью, вампиры-нежить).
Готика эксплуатировала фобии своего времени, всё, что беспокоило людей, сливалось в единый и многоликий образ зла. Самое волнительное и пугающее в границах — их проницаемость, от Я до Другого всего один укус вампира или искушение Сатаны.
Исследователь оккультизма католический клирик Монтегю Саммерс обозначил отличие литературы здорового человека от трансгрессивной готики: поцелуй из первой — рана во второй, свадьба — полночное убийство, комплименты — человеческие кости.
Шаткие границы в подтексте и тексте порой специфически квирны, обнажают тревоги прошлого о гендере, поле, сексе. По крайней мере такими они выглядят сегодня.
В «Монахе» Льюиса испанский священнослужитель Амбросио сближается с юным учеником Росарио, который признаётся, что он Матильда, а потом хитростью и настойчивостью совращает наставника (даже превратившись из юноши в девушку, персонаж всё равно занимает «мужскую» позицию искусителя). Далее героиня помогает Амбросио изнасиловать и убить невинную Антонию. В итоге Росарио-Матильда оказывается не мужчиной и не женщиной, а демоном, ниспосланным Люцифером. Гендер в произведении Льюиса — нечто обманчивое, изменчивое, ускользающее.
Адвокат Джонатан Харкер, герой романа Брэма Стокера «Дракула» (1897), — типичная дева в беде. Он оказывается пленником в замке графа. Заглавный персонаж преследует девственниц и сам подвергается нападкам группы гипермаскулинных мужчин.
Кусающий рот вампира — символ женской и мужской сексуальности одновременно, отверстие — но с клыками, проникающими в плоть другого.
Причем пол жертвы не имеет значения. Учитывая, что у Стокера кровь легко заменяется спермой, вампиры-женщины в книге не то чтобы цисгендерны.
Интересна природа существа из романа Ричарда Марша «Жук» (1987). Бездомный Роберт Холт находит пристанище в пустующем здании. Там его завораживают и обездвиживают светящиеся глаза. Какое-то существо, видимо жук, ползает по телу героя. Когда свет включается, нечто исчезает. Вместо него на кровати оказывается восточный юноша с таким же гипнотическим взглядом. Он приказывает Холту раздеться и целует его. Выясняется, что жук андрогинен (то юноша, то девушка, то обоеполое существо), это член культа Исиды.
Считается, что граф Дракула — первый вампир, гипнотизировавший своих жертв. Однако способность зачаровывать и убивать характерна для многих порочных персонажей готики. Они символ желания, которому невозможно противостоять.
Литературовед и культуролог Ив Сэджвик считала, что квир в готической литературе представляет собой нечто невыразимое. Прием этот живуч и встречается в XX веке. Заглавная героиня романа «Ребекка» (1938) Дафны Дюморье к началу действия мертва, ее образ непроницаем и призрачен. Бывшая хозяйка поместья Мэндерли предстает в виде нависающего над персонажами злого духа. Поступки Ребекки при жизни были настолько отвратительны, что ее супруг Максимилиан де Винтер не в силах их описать. Учитывая одержимость экономки миссис Дэнверс умершей хозяйкой, сексуальная ориентация Ребекки вызывает вопросы. Обнаружение гомоэротизма, квир-подтекста во многом зависит от субъективного восприятия читателя, от его страхов и опыта.
Мужская дружба
Термин «гомосоциальность» впервые появляется в социологии в 1970-х для обозначения предрасположенности детей взаимодействовать с людьми своего пола начиная с определенного возраста. Сэджвик использует это понятие для анализа англоязычной литературы XIX века. Неукоснительное следование правилам коллектива, часто идущим вразрез с уже принятыми порядками, общие интересы, связывающие его членов, секреты и клятвы, чувство солидарности, верность товарищам и готовность пожертвовать ради их блага собственной выгодой, строгое иерархическое устройство — признаки мужских гомосоциальных групп, от подростковых компаний до тайных обществ. Однако грань с однополой любовью в этом случае порой весьма эфемерна. Словосочетание «близкая дружба» до сих пор используется как эвфемизм для обозначения гомосексуальных отношений. Дистанция между нормальной, здоровой, поощряемой обществом и недопустимой связью между представителями одного пола минимальна.
Размытая граница между «настоящим» мужчиной и гомосексуалом рождает страх: человек боится, что его заподозрят в чём-то неподобающем, подвергнут насилию, опасается обнаружить в себе «порочное» желание.
Такое беспокойство становится причиной параноидальных состояний, свойственных героям готической прозы. Похожую тревогу испытывает и читатель: о чём именно текст? О том самом?
Сэджвик выделяет группу готических произведений периода романтизма, в которых персонаж-мужчина находится в тесных и опасных, убийственных отношениях с другим героем, своеобразным двойником. Она называет такие романы «параноидальной готикой». Это «Франкенштейн» (1818, 1831) Мэри Шелли, «Итальянец» (1802–1804) Анны Радклиф, «Приключения Калеба Уильямса» (1794) Уильяма Годвина, «Исповедь раскаявшегося грешника» (1824) Джеймса Хогга. Сюжеты параноидальной готики — истории изматывающих преследований одного мужчины другим. Этот прием позаимствуют авторы детективов и триллеров XX века.
Виктора Франкенштейна истязает и лишает всех близких созданный им же монстр. Калеб Уильямс, секретарь сквайра Фердинанда Фокленда, пытается выяснить, какие тайны скрывает его мрачный и замкнутый начальник, а затем сам становится объектом маниакального преследования патрона.
С девушками у параноидальных героев складываются либо платонические, либо трагические отношения. Женщины — способ перенаправить недопустимое желание в безопасное русло. Пусть Франкенштейн и собирается жениться на Элизабет Лавенца, самый близкий для него человек — Анри Клерваль: именно он ухаживает за слегшим с лихорадкой героем. Обычно забота такого рода — это женская роль, а подобные отношения двух мужчин таят опасность. Но еще более близкое существо — монстр, воплощение противоестественных побуждений Франкенштейна (символ запретного желания Виктора и одновременно страха перед ним). Первое взаимодействие чудовища и его создателя — постельная сцена:
«…и тут в мутном желтом свете луны, пробивавшемся сквозь ставни, я увидел гнусного урода, сотворенного мной. Он приподнял полог кровати; глаза его, если можно назвать их глазами, были устремлены на меня. Челюсти его двигались, и он издавал непонятные звуки, растягивая рот в улыбку. Он, кажется, говорил, но я не слышал; он протянул руку, словно удерживал меня, но я вырвался и побежал вниз по лестнице».
Параноидальная готика — это одновременно исследование механизма гомосоциального желания и средство обнаружения и активации гомофобии. По Сэджвик, последняя представляет собой не столько угнетение представителей нетрадиционной ориентации, сколько инструмент манипуляции всяким мужчиной в XIX веке. Гомофобия держит его в строгих рамках нормы и заставляет требовать того же от ближнего. Однако прелесть готической литературы в ее неоднозначности. Как авторы, так и читатели не всегда отрицательно оценивают Другого. Неслучайно, несмотря на обязательное морализаторство, произведения этого жанра — от канонического «Монаха» до эстетской вариации «Портрета Дориана Грея» — часто клеймились как безнравственные, развращающие. Слишком красочно описаны грехи. Например, монстр Мэри Шелли, женщины нестандартных для того времени взглядов и образа жизни, вообще вызывает сочувствие.
Суд, гроб, корабль: места встречи с гомосексуалами
У себя дома пусть занимаются чем угодно — главное, чтобы напоказ этого не выставляли.
Оскар Уайльд и Брэм Стокер, авторы главных готических романов конца XIX века — «Портрета Дориана Грея» (1891) и «Дракулы» (1897), заняли противоположные позиции в вопросе приватности и публичности, демонстрации собственной сексуальности. Эстет и декадент Уайльд, что называется, высовывался.
«Портрет Дориана Грея» геи-современники использовали как лайфстайл-руководство.
Писатель вел себя настолько откровенно, насколько это было возможно в то время. Жизнь и творчество сплавились в модернистский проект. На судебном заседании в 1895 году одиозного писателя обвиняли в «грубой непристойности» с лицами мужского пола, а он сознавался в «величественной привязанности». После процесса Уайльд — персона нон грата даже в среде гомосексуалов, символ борьбы, которая еще не началась: такой путь пока считается слишком экстремальным.
Стокер — «нормальный», не выделяющийся из викторианской толпы мужчина, театральный менеджер и близкий друг актера Генри Ирвинга. Би- или гомосексуальные желания писателя всего лишь догадка, а не подтвержденный факт. С Ирвингом Стокер ночь напролет мог беседовать об искусстве, что бы это ни значило. Он был знаком с Уайльдом и его семьей и женился на девушке, которой тот когда-то восхищался. Ирландского романиста так впечатлил сборник «Листья травы» (гомоэротические мотивы там явно прослеживаются), что он завязал переписку с автором, американским поэтом Уолтом Уитменом. В первом письме Стокер признавался:
«Как приятно сильному, здоровому мужчине с сердцем женщины и мечтами ребенка чувствовать, что он общается с мужчиной, который может, если пожелает, быть отцом, братом и супругой его души».
Определенно одно: «Дракула» — самая полная коллекция фобий Англии конца XIX века и гомосексуальных метафор. Писать роман Стокер начал через две недели после вынесения приговора Уайльду. В отличие от последнего, он не «провоцировал» публику, но сексуальность автора «Дракулы» всё равно пытаются вытащить, разгадать.
Примеры Уайльда и Стокера пограничные, переходные. От слабо осознаваемых и идентифицируемых фобий, принимающих демонические очертания, — к формированию светской идентичности, освобожденной от эзотеризма, но не от остракизма, ее публичному утверждению (Уайльд) или отказу признать такую возможность (Стокер).
К концу века гомосексуальность, обретя имя и лицо (им стал автор «Портрета Дориана Грея»), переходила из категории преступлений против природы и Бога в разряд антиобщественных, политически опасных деяний, угрожающих человеческим законам и правилам. Такую трактовку мы находим в незавершенной повести американца Германа Мелвилла «Билли Бадд, фор-марсовый матрос» (1891, впервые опубликована в 1924-м).
Корабль — традиционная в литературе изолированная модель общества. Брутальный мир моряков у Мелвилла не лишен феминности:
«Положение Билли Бадда как Красавца Матроса на борту семидесятичетырехпушечного линейного корабля было в чём-то сходно с положением сельской красавицы, волей судеб покинувшей глушь и ставшей соперницей высокородных придворных дам».
Юный и слишком невинный, чтобы осознать, какие противоречивые чувства он вызывает у некоторых мужчин на корабле «Неустрашимый», Билли Бадд, или Бэйби Бадд, как его зовут, становится центром внимания, желаний, а затем и ненависти кодированного гомосексуала — одинокого, умного каптенармуса Клэггерта, имеющего на судне прозвище Тощий Франт. В нем узнаются готические черты. Мелвилл даже ссылается на писательницу Радклиф, пытаясь обрисовать «безнравственную от природы» личность Клэггерта. Когда Бадд случайно проливает ему под ноги жирный суп, тот отпускает двусмысленную шутку. И выражение лица каптенармуса, в котором «отразилась душа», вызывает в мальчишке-барабанщике «непонятный страх».
Действия Клэггерта, его «необъяснимая» антипатия к Бадду и борьба с собой, своими влечениями в конце концов провоцируют бунт. Восстанавливает порядок принесение в жертву красивого агнца — Билли. Переход за грань гомосоциальности, обеспечивающей иерархическое устройство, к гомосексуальному желанию угрожает политическому строю, стабильности и может привести к революции.
Сексуальность как протест — угроза контркультуры
А дальше им что разрешат? Я тоже много чего хочу потребовать.
Склонность ЛГБТК+ к раскачиванию семидесятичетырехпушечных линейных кораблей считается чуть ли не чем-то само собой разумеющимся. И не без оснований.
Льюис, получивший в наследство от отца пару плантаций на Ямайке, ввел там кодекс, регулировавший отношения между чернокожими слугами, управляющим и хозяином, и ходатайствовал об отмене рабства. Протобитник Уитмен обошел пешком 17 штатов, разоблачал культ доллара, когда это еще не стало мейнстримом, а о революции 1848 года в стихотворении «Европа» отзывался так:
А вы, получавшие плату за то, что чернили Народ, — вы, негодяи, глядите!
За все пытки, убийства, насилия,
За тысячи подлых уловок, которыми лукавая знать выжимала трудовые гроши у бедноты простодушной,
За то, что королевские уста лгали им, надругались над ними,
Народ, захвативший власть, не отомстил никому и дворянских голов не рубил:
Он презирал жестокость королей.
Уайльд в эссе «Душа человека при социализме» (1891) предложил свою версию этого политического устройства, с индивидуализмом и без благотворительности.
Английские поэты, геи и социалисты Эдвард Карпентер и Джон Аддингтон Саймондс видели в гомосексуальности средство преодоления классовых барьеров.
Марксист Пьер Паоло Пазолини в фильме «Теорема» (1968) показал, как при помощи секса разрушить семью буржуа. Теренс Стэмп, раскрепощенная сексуальность во плоти, соблазняет мать, отца, сына, дочь. После исчезновения этого героя буржуа осознают, насколько бесполезно их существование: глава семьи отдает завод рабочим, его супруга ищет утешения в компании похожих на Стэмпа любовников, у дочери развивается кататония, сын посвящает жизнь экспрессионистской живописи.
Более дерзкий политический шаг — романтизация делинквентности. Антибуржуазность французского символиста Артюра Рэмбо включала курение гашиша, бродяжничество, бурные отношения с Полем Верленом.
Писатель Жан Жене, занимавшийся проституцией и кражами, политически ангажированный и поддерживавший связь с «Черными пантерами», поэтизирует стиль жизни преступников и маргиналов: его произведения отличает невыносимо красивый язык, а героями становятся неординарные, вызывающие невольное восхищение натуры.
В фильме «Поэма любви» (1950) заключенные через стены тюрьмы строят непрочную, но нежную эротическую связь. Единственный источник насилия — охранник-вуайерист.
Автор трансгрессивного кино Джон Уотерс в «Розовых фламинго» (1972) изображал пошлую американскую действительность как тошнотворную среду. Типичное белое отребье, мать семейства Бэбс Джонсон в исполнении дрэг-квин Дивайн опускается до низов, которые героям Жене и не снились. Представители New Queer Cinema (Гас Ван Сент, Грегг Араки, Брюс Лабрюс, Дерек Джармен) отказались от установок на позитивное изображение ЛГБТ, возникших на волне правозащитных движений, и занялись художественной разработкой проблем насилия, проституции, маргинальности.
В созданной гомосексуалами альтернативной культуре злодей и преступник — протагонист, лирический герой. В трансгрессии есть и красота, и политический смысл. Само понятие нормы, таким образом, подвергается сомнению, переосмыслению.
Зачем быть «хорошим», соблюдать правила и законы, если их устанавливает неидеальное и несправедливое, то есть преступное общество?
Нужны ли положительные образы ЛГБТК+ в развлекательно-репрессивном искусстве?
Контркультурные идеи могут привлекать представителей не только сексуальных меньшинств, но и любых недовольных, социально ущемленных групп. И отталкивать тех, кто удовлетворен своим положением в обществе, в том числе финансово благополучных гомосексуалов.
Гей-нацизм: от утопии к эротической фантазии
Ничего против них сказать нельзя. Эти ваши геи как фашисты. Гетеросексуалы уже угнетаемое меньшинство.
Танцовщик, а в 1930–1945 годах руководитель балетной труппы Парижской оперы Серж Лифарь однажды пожал руку Адольфу Гитлеру — и у служителя Терпсихоры сработал гей-радар. Но речь не об этом.
Если гомосексуалы в поисках лучшей доли обращались к левым идеям, то почему бы им с той же целью не примкнуть к правому лагерю, чтобы рвануть на социальном лифте прямиком в высшую расу?
Максим Горький в статье «Пролетарский гуманизм» (1934) писал:
«Не десятки, а сотни фактов говорят о разрушительном, разлагающем влиянии фашизма на молодежь Европы. <…> …В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуемым, а в „культурной“ стране великих философов, ученых, музыкантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: „Уничтожьте гомосексуалистов — фашизм исчезнет“».
В концлагерях гитлеровской Германии целенаправленно уничтожали представителей нетрадиционной ориентации (по разным данным, было убито от 5 до 15 тыс. геев). Поэтому связь гомосексуалов с правым лагерем вообще и с нацизмом в особенности кажется парадоксальной.
Гей-движение в Германии до прихода к власти Гитлера ассоциируется, прежде всего, с просветительской и правозащитной деятельностью социал-демократа Магнуса Хиршфельда. Также была популярна идея авторитарного мужского союза — «маннербунда». Один из авторов этой концепции Бенедикт Фридлендер считал, что гомосексуальность закаляет дух мужчин: в обществе, запрещающем однополую любовь, лишь сильнейшие способны отстоять право на свободу при выборе пола партнера. Лучший воин тот, что не привязан к жене и детям. Если Хиршфельда интересовали все формы сексуальной и гендерной идентичности (кстати, термин «трансвестизм» ввел именно он), то идеал маннербунда — крепкий телом и духом солдат.
Романтизация и культ закрытого мужского сообщества также заметны в протоскаутском движении Вандерфогель, члены которого увлекались походами и пели у костра под лютню.
Гомосексуалом был Эрнст Рём, руководитель Штурмовых отрядов (СА). Гитлер избавился от него и других лидеров «штурмовиков», потенциальных политических конкурентов, в «ночь длинных ножей» (1934). На этом официальный «союз» гомосексуалов и нацистов закончился. Основным поводом для расправы стал якобы готовившийся путч, дополнительным — «разврат» и «мужеложство» в СА.
В литературе и кино обращение к теме «гомонацизма» становится попыткой осмыслить истоки тоталитаризма, а также своеобразным фетишем, когда сексуальность рассматривается через призму подчинения и власти.
Сьюзен Зонтаг в статье «Магический фашизм» (1974) отмечала, что по контрасту с коммунистическим искусством, на которое наложена «епитимья асексуальности», в нацистском кроется «идеальный эротизм».
Более того, амуниция эсэсовцев будто создана для сексуализации. В качестве примеров эротизации фашизма Зонтаг называет романы Юкио Мисимы «Исповедь маски» и «Солнце и сталь», фильмы «Восхождение скорпиона» Кеннета Энгера (поток непристойных образов-наваждений), «Гибель богов» Лукино Висконти, «Ночной портье» (гетеросексуальный вариант) Лилианы Кавани.
Брюс Лабрюс в 1990-х констатировал, что всё гей-порно «неявно фашистское», построено на «прославлении превосходства белых мужчин и фетишизации доминирования, жестокости, силы и монструозных авторитарных фигур». В фильме «Догола» (1999) банда геев-скинхедов насилует чернокожего гомосексуала на глазах его возбужденного белого любовника.
Фашизм в произведениях искусства обладает не только порнопотенциалом. В этом смысле показателен фильм «Конформист» (1970) Бернардо Бертолуччи — экранизация одноименного романа Альберто Моравиа. Марчелло Клеричи, с детства подвергавшийся издевательствам (он «как девчонка»), находит в фашизме защиту и способ слиться с толпой. Режиссер принципиально изменил концовку романа — герой погибает с семьей, покидая Рим. Финал фильма психоаналитический: падение фашизма наконец ниспровергает до этого закрепощенного, отчужденного персонажа в постель юноши.
Близки идеи мужских союзов торговцу овощами Греффу, герою романа Гюнтера Грасса «Жестяной барабан» (1959). Он посвятил свою жизнь воспитанию красивых и сильных юношей, после чего богоподобные арийцы один за другим погибали во Второй мировой войне.
Офицер СС Максимилиан Ауэ, повествователь в романе Джонатана Литтелла «Благоволительницы» (2006), — образ, словно сотканный из накопленных литературой стереотипов, связанных с нацистами, а еще интеллектуал, эстет, гомосексуал, не чуждый инцестуальных фантазий.
В отличие от конформистского фашизма Клеричи, политические взгляды Ауэ — это осознанная принципиальная позиция.
Привлекательность крайне правых взглядов и нацистской символики для части гомосексуалов — предмет анализа, а не повод для манипуляций или гомофобных спекуляций. Гей-тоталитарная империя не антиутопия, а фантазия, разделяемая растерянными людьми, чье мировоззрение противоречиво и сформировано в нездоровой общественно-политической атмосфере. Подобные истории собраны в документальном фильме «Мужчины, герои, нацисты-геи» (2005) Розы фон Праунхайм.
Женская болезнь
Давайте еще женщины всеми нами будут управлять. Нет, ну лесбиянки — это норм. Они страшные.
У женщин в готической литературе была своя болезнь — истерия, отличавшаяся, однако, от описанного Зигмундом Фрейдом выхода подавленных желаний. Героиня пребывает во власти внешних обстоятельств: она пленница, жертва изнасилования или убийства. Причина истерии — невозможность контролировать собственную сексуальность, а вернее чистоту, невинность. С другой стороны, если женщина распоряжалась телом, потакая своим желаниям, это приводило ее к «болезням» посерьезнее: нимфомании, промискуитету, лесбиянству. Проявление сексуальности есть демонстрация власти (хотя бы над собой), которую «слабый пол» как раз начал завоевывать. Страх перед эмансипацией воплотился в образах вампирш, холодных и склонных к насилию.
Лорд Рутвен из рассказа Джона Полидори «Вампир» (1819), первый кровопийца в европейской литературе, вонзал свои клыки только в девушек, несмотря на близкую дружбу с юношей Обри. Момент укуса — сексуальный акт.
Первая вампирша в литературе, прекрасная заглавная героиня новеллы ирландца Шеридана Ле Фаню «Кармилла» (1872), охотилась на женщин, то есть была лесбиянкой. Она сближается с приличной девушкой Лорой, которой, однако, в шесть лет впервые померещилась вампирша, кусающая ее грудь (поэту-гомосексуалу Саймондсу, например, в детстве снилась толпа голых матросов). Сближение с Кармиллой начинается как любовная лихорадка: проблемы со сном, недомогание, — а заканчивается как ЗППП. «Тело» Лоры спасают мужчины, отец и охотник на вампиров барон Ворденбург.
Эта линия продолжается и у Стокера: эмансипированная, обладающая «мужским» умом Люси Вестенра и ее более умеренная подруга Мина Харкер (Мюррей) одновременно жертвы иностранца Дракулы и агрессоры по отношению к более слабым. Вампирши Стокера — детоубийцы.
Мария Залеска, заглавный персонаж «Дочери Дракулы» (1936), — еще одна классическая вариация того же образа. Талантливая художница и загадочная аристократка (фотография и живопись, кстати, до сих пор популярны в среде кинолесбиянок), она страдает от интернальной вампирофобии. Мария надеется излечиться от жажды крови (девичьей) с помощью прогрессивных методов психиатрии, которые с энтузиазмом расписывает доктор Джеффри Гарт. Репаративная терапия графине не подошла: борьба с собой закончилась покушением на полураздетую девушку, согласившуюся позировать художнице.
Придуманный Ле Фаню образ лесбиянки как эротизированной угрозы перекочевал в европейское эксплуатационное хоррор-кино 1970-х. «Любовницы-вампирши» (1970) и «Кровавая невеста» (1972) сняты по мотивам «Кармиллы». В «Бабе Яге» (1973) ведьма манипулирует героиней Валентиной Росселли, которая делает фотографии в стиле легкой эротики с элементами БДСМ.
Всё ту же фетишизацию злобных кинолесбиянок, но уже выполненную с голливудским лоском, мы находим в фильме Тони Скотта «Голод» (1983). Звездные исполнители делают образы вампиров по-настоящему гипнотическими: Катрин Денев — Мириам Блейлок, Дэвид Боуи — ее фаворит Джон, а Сьюзен Сарандон, через несколько лет доигравшаяся до фирменных ролей сильных женщин, — новая «пассия» главной героини.
Плохие копии: как сломался принтер, печатающий злодеев
Массовая культура собирает себя, как конструктор, из простых, готовых деталей. Квир-персонажи унаследовали черты героев предшествующей литературы: феминность, аристократическую утонченность, эстетство, «врожденную безнравственность», толкающую на преступления. Устойчивая ассоциация «гомосексуальность — злодейство» в поп-культуре XX века — заслуга США. Не милее «красной угрозы» сенатору Джозефу Маккарти была «лавандовая», потому что геи и лесбиянки «сочувствуют коммунистам». «Охота на ведьм» (конец 1940-х — 1957-й) затронула гендерных диссидентов еще больше, чем политических. В кино из-за этического кодекса Хейса всё «развратное» и «аморальное» попадало под запрет. Квир-персонажей предлагается угадывать по подтексту.
Геи-декаденты — антагонисты нуара, фильмов, сюжетную канву которых зачастую формируют параноидальные состояния и зловещие тайны. В романе Дэшила Хэммета «Мальтийский сокол» (1930) Джоэл Кэйро был явным гомосексуалом, а в картине 1941 года ему оставили женственные манеры, он носит визитки с гарденией и трепетно относится к своему костюму. В нуаре «Лора» (1944) убийцей оказывается богемный, элегантный и язвительный Уолдо Лайдекер в исполнении актера-гея Клифтона Уэбба. Владелец казино гангстер Балин Мандсон (Джордж Макреди) из «Гильды» (1946) не выпускает из рук любимую трость, в которой сложно не увидеть фаллический знак, и покровительствует Джонни Фарреллу (Гленн Форд). Мужская дружба рушится после женитьбы последнего.
Элегантные душители из «Веревки» (1948) Альфреда Хичкока выглядят как наследники Уайльда: богемны, интеллектуальны, аморальны. Они убивают товарища ради удовольствия и устраивают светский прием, спрятав труп «под столом». Исполнители главных ролей — гомосексуалы, как и прототипы героев, реальные душители, действующие «во имя искусства».
В другом триллере Хичкока «Незнакомцы в поезде» (1950), экранизации романа Патриции Хайсмит, один мужчина, Бруно Энтони, одержим другим, Гаем Хэйнсом. Между ними возникает порочная связь. Первый соблазняет второго — но не заняться сексом, а совершить убийство. В книге Энтони — мрачный алкоголик, но у Хичкока он превратился в ухоженного, изящно одетого мужчину и соответствует привычному типажу.
Хайсмит наделила и другого героя сплетенной с преступными наклонностями сексуальностью. Амбициозный аферист и убийца Том Рипли (романы 1955–1991 годов) запросто выдает себя за другого. Чем не мимикрирующий под гетеронормативность изгой? И вряд ли известная своей мизантропией писательница сочувствовала жертвам вымышленных ею злодеев.
До конца 1960-х фантастика не место для инопланетных и футуристических экспериментов с гендером, полом, сексуальностью. Когда жанр принадлежал белым консервативным мужчинам-писателям, работавшим для таких же читателей, гомосексуалы появлялись в ролях тиранов-декадентов, которых свергал молодой герой. По замечанию писательницы Николы Гриффит, квиры в научной фантастике обычно ассоциируют себя с инопланетянами, мутантами и прочими аутсайдерами.
В готической комедии Пола Моррисси «Кровь для Дракулы» (1974), спродюсированной Энди Уорхолом, происходит слом этой традиции. Герои Удо Кира (бледный иностранец-декадент Дракула) и Джо Даллесандро (Марио Балато, работник у нищих аристократов, щеголяющий голым торсом и социалистическими лозунгами) — враги. Первый чахнет без крови девственниц, второй лишает всё движущееся невинности. Кир — муза режиссера-гея Райнера Вернера Фасбиндера, Даллесандро — художника-гея Уорхола. Их противостояние — трансформация идентичности гомосексуала. Декадентско-аристократического Дракулу (напудренное лицо, подведенные глаза, телесная немощь) побеждает пролетарий с мощным голым торсом, представитель всех угнетенных, который хочет наслаждаться жизнью, а не сеять болезнь и смерть. Балато отрубает Дракуле конечности, лишает его способности действовать и только затем пронзает сердце. Такой герой мог появиться после событий конца 1960-х, когда квиры включились в политическую борьбу за права как сообщество.
Этические кодексы больше не сковывали Голливуд — режиссеры коммерческого кино экспериментировали как могли. Следующее злодейское амплуа для квир-людей (теперь об их ориентации уже говорится открыто) — серийные убийцы.
Психолог Роберт Эллиот из «Одетого для убийства» (1980) Брайана Де Пальмы — шизофреник-трансгендер, жертвами которого становятся женщины. «Разыскивающий» (1980) Уильяма Фридкина, номинант на «Золотую малину», провалившийся в прокате, — история поисков серийного убийцы на фоне гей-круизинга, БДСМ-вечеринок и бессмысленного насилия. В экранизации одноименного романа Томаса Харриса «Молчание ягнят» (1991) бисексуальный маньяк Джейм Гамб по кличке Буффало Билл считает себя трансгендерной женщиной. Курсантка ФБР Кларисса Старлинг (Джоди Фостер) и убийца-психиатр Ганнибал Лектер (Энтони Хопкинс) едва ли не в один голос отрицают склонность людей, сменивших пол, к насилию. Режиссер Джонатан Демми в интервью подтверждает, что создатели фильма не планировали маркировать злодея как представителя сексменьшинства: это ненавидящий себя человек, который хочет стать кем-то другим. Однако зрители во время просмотра картины всё равно испытывают ужас трансфобного свойства. Буффало Билл шьет себе женскую «шкуру» из кожи жертв, будто желая присвоить их тело и опыт. Еще у серийного убийцы лежит одеяльце со свастикой. По словам Демми, так он хотел показать связь между нацизмом, американским патриотизмом и насилием. Но заодно прибавил к этому и сексуальность Гамба.
Симптоматично: и в «Одетом для убийства», и в «Молчании ягнят» трансгендерность возникает как фантазия криминального, нездорового сознания.
Марио Балато взялся за топор — представители сексуальных меньшинств названные фильмы встретили критически.
Съемки «Основного инстинкта» (1993) Пола Верховена американские ЛГБТ-активисты бойкотировали. Бисексуальная писательница Кэтрин Трамелл (Шэрон Стоун) и ее партнерша-лесбиянка показаны жестокими личностями. Первый из этих образов не лишен вампирских черт. Только гипнотизирует потенциальных жертв девушка не взглядом, а отсутствием нижнего белья. Вместо клыков у Трамелл нож для льда, который она вонзает в мужчин во время секса. А детектив с неустойчивой психикой Ник Каррэн (Майкл Дуглас) страдает паранойей, и в какой-то момент становится сложно понять, кто из них двоих преследователь, а кто — жертва: он — или сексуальная писательница.
В 1980–90-х годах квир-кодирование инфантилизируется (нечто похожее в свое время произошло с книгами Александра Дюма и Жюля Верна, которые разжаловали до детской литературы). Диснеевские антагонисты 1980–90-х сплошь клишированные квиры (Джафар, Рэтклифф, Урсула, Шрам) и даже не пугают детей.
Квиры в поп-обработке
Массовая культура всё чаще улыбалась и кивала ЛГБТК+. В серии комиксов Marvel X-Men конфликт между людьми и мутантами считывается как борьба различных групп и меньшинств (в том числе сексуальных) за свои права.
Готический роман в XX веке переписывается. Энн Райс в серии книг «Вампирские хроники» (1976–2016) не называет героев гомосексуалами, но замысел автора, превращающего вурдалаков из «других» в «таких же, как все» противоречивых личностей (как и романтическая природа отношений Лестата де Лионкура и Луи де Пон дю Лака), прозрачен. Хотя самая известная экранизация «Интервью с вампиром» (1994) лишена гомоэротического подтекста.
В 2000-х выходит сериал «Настоящая кровь» (2008–2014), снятый по книгам Шарлин Харрис. Вампирское сообщество изображается как стигматизированное меньшинство.
«Господь ненавидит клыки!» — шутят здесь. Английское fangs, «клыки», созвучно ругательству fags, вроде русского «педики».
В 1980–90-х формируется жанр лесбийской готики: призраки, ведьмы и вампирши становятся метафорами женской би- и гомосексуальности. Наиболее известные представительницы этого направления — Джанет Уинтерсон и Сара Уотерс.
Клише «квир-злодей» всё так же популярно, но в основном оно обыгрывается.
Шоураннер Райан Мерфи, один из создателей «Американской истории ужасов», доказывает, что гомосексуальные образы отлично «работают» в хоррорах. В сериале немало квир-персонажей, и нельзя сказать, что они очень хорошие или очень плохие. Во втором сезоне врачи психбольницы принимают сначала как гостью, а затем как пациентку журналистку Лану Уинтерс (Сара Полсон). События разворачиваются в начале 1960-х, и героиня проходит через ужасы репаративной терапии. Но она лесбиянка, а значит, холодная, расчетливая и безжалостная — во всяком случае для того, чтобы победить серийного убийцу, делающего из человеческой кожи абажуры.
Гомосоциальные отношения персонажей-мужчин неоднозначны. В сериале «Шерлок» (2010–2017), снятом по мотивам произведений Конан Дойла, действие перенесено в наше время. Но заглавный герой остался равнодушным к сексу, как идеальный викторианец. Зато его гомосоциальные связи на высоте. Из близкой дружбы с Ватсоном и противостояния с Джимом Мориарти (Эндрю Скотт) рождаются гомоэротические шутки. Правда, они остаются на уровне квирбейтинга, то есть намеков, подыгрывающих аудитории. Персонажи при этом не гомосексуальны.
Другой пример — сериал «Ганнибал» (2013–2015): под подозрением отношения аналитика ФБР Уилла Грэма (Хью Дэнси) и доктора Ганнибала Лектера (Мадс Миккельсен).
Раньше неоднозначные гомосоциальные связи вызывали неподдельный ужас, а теперь становятся благодатной почвой для создания восторженных фанфиков и фан-арта.
В «Координатах „Скайфолл“» (2012) манерный Рауль Сильва (Хавьер Бардем) флиртует со связанным Джеймсом Бондом (Дэниел Крейг). Они двойники: кибертеррорист когда-то был агентом с двумя нулями. Сильва хочет убить самую важную для Бонда женщину — начальницу МИ-6. Интересен контекст: Крейг играл брутального, но сломленного, невротичного возлюбленного Фрэнсиса Бэкона в фильме «Любовь — это дьявол» (1998).
А как вам сюжет с погоней, сексуальной одержимостью и переменой гендера? Героини сериала «Убивая Еву» — бисексуальная киллерша-психопатка Вилланель и агентка МИ-5 Ева Поластри. Сексуальная заинтересованность злодейки и попытки искусить Еву рифмуются с ее «обращением» к преступности. Хотя Вилланель — Другой (она из России, эдакий актуальный призрак русофобии), зритель симпатизирует ей, а не мужу Евы, учителю математики и положительному во всех отношениях мужчине.
Иногда гомосексуальность выступает синонимом делинквентности. Например, это происходит в трагикомедии «Я люблю тебя, Филлип Моррис» (2009). Почему гей преступник? Стив Расселл (Джим Керри) — женатый полицейский, тайно занимающийся сексом с мужчинами. Попав в аварию, он решает: жизнь коротка, пора оставить супругу и признать свою гомосексуальность. Что означает это принятие идентичности, которая нагружена стереотипами? Роскошный образ жизни и дорогие подарки бойфренду (тут Расселл, как Уайльд, одаривавший Бози, Альфреда Дугласа, не скупится). Главный герой проворачивает мошеннические схемы, потому что средней зарплаты на гей-идентичность не хватает.
Заключение
Когда мне было лет одиннадцать, одногруппник в художественной школе называл меня Франкенштейном. Я думала, что он имеет в виду чудовище, созданное героем Шелли, но по незнанию путает. Поэтому уточняла: «Виктор Франкенштейн, да»? Монстр и его творец — единое целое. Парень, наверное, прозрел: профессор более чудовищен, чем созданное им существо. Страхи и предубеждения, кажущиеся нам естественными, «логичными», сконструированы из кусков культуры, которая давно уже превратилась в нежить. История их происхождения покрыта туманом и неоднозначна, но попытаться вникнуть в нее лучше, чем декларировать опостылевшие клише, позитивные или гомофобные.
Квир-образы пришли в западноевропейскую культуру под руку с ужасом и противоправными деяниями, да так и обжились. Мейнстрим работает с этой традицией по-своему, ориентируясь на запросы времени. Сегодня он пытается встроить в канон новых участников: геи теперь герои семейных мелодрам и романтических комедий. А порой, напротив, гомофобные стереотипы старой поп-культуры выворачиваются наизнанку.
Андеграундные или «высокие» авторы работают с рискованными темами и сложными образами, исследуют проблемные вопросы вроде проституции и увлечения нацистскими идеями. То, что в черно-белой поп-парадигме может быть истолковано превратно, вызвать отторжение или непонимание, в контркультуре используется как критический инструмент. Встреча со злом во всей его красе рассказывает больше и точнее и о той или иной группе людей, и об обществе в целом. Не важно, как себя идентифицирует читатель или зритель, — важно, устраивает ли его статус-кво. Поэтому «отвратительное» квир-искусство способно привлечь людей далеких от субкультуры и равнодушных к ней, но социально уязвимых и незащищенных или сочувствующих тем, кто находится в таком положении.
Виктория Пономаренко.
