“Все хорошо, вот только я – трансгендер”: история борьбы за право быть женщиной в Украине

Также 21 июня я решила сходить в районный военный комиссариат. Мне удалось пройти военно-медицинскую комиссию. Честно, я ожидала худшего. Но на удивление все прошло хорошо, не было каких-то обидных вопросов или неуважительных предложений в мой адрес. Больше всего их заинтересовал диагноз психиатра с кодом Ф 64.0 – транссексуализм. Собственно, благодаря этому диагнозу меня освобождают от срочной службы в армии и от статуса военнообязанного.

– Что нужно сделать, чтобы получить этот диагноз в Украине?

Если полностью следовать букве закона, то нужно прийти к семейному врачу и получить у него направление к психиатру. Но, как показывает практика, лучше всего приходить по месту регистрации в районную психиатрическую клинику или диспансер.

Там сначала нужно пройти первые беседы с врачами, которые пропишут индивидуальный курс лечения, направят к психологу. Они могут задавать любые вопросы – в зависимости, даже, от их личного любопытства, как это было у меня. Вообще их интересуют вопросы интимного характера и социализации – насколько я себя комфортно чувствую как женщина, не мешает ли мне это в поиске работы, какие у меня взаимоотношения с женой и с ребенком, как я это вижу в будущем. Конечно, расспрашивали о прошлом – первый признаках желания сменить пол, про взаимоотношения с родителями, школьные и университетские годы.

Но, как показывает практика, в каждом городе в контексте трансгендерных людей в психиатрических клиниках и диспансерах есть свои проблемы. Каждый крутит как угодно, в зависимости даже не от знаний своих, а от стереотипов. Хотя все, что должно быть, четко прописано.

Врач, ссылаясь на клинический протокол медицинской помощи при гендерной дисфории, оставляет наблюдаться в клинике или диспансере до двух лет. Хотя приходить туда не обязательно.

Еще они могут созвать комиссию. В моем случае в нее вошли 10 врачей, 90% из которых пришли из любопытства, поглазеть. Они могут выдать предварительное заключение о транссексуализме “под вопросом”, и о том, что для уточнения диагноза требуется двухлетнее наблюдение, медицинская помощь эндокринолога, сексопатолога и МРТ головного мозга. У меня это было год назад.

Ждать еще год я не собиралась, поэтому искала другие способы получить диагноз. Сделать это удалось у психиатра из другого региона. Здесь уже со всеми справками я попала к дружественному семейному врачу и все получилось без проблем, за считанные минуты. Даже бороться не пришлось, а я готовилась это выгрызать зубами.

Сначала я даже не могла поверить, что какой-то дурацкой бумажке можно так радоваться. После диагноза вроде как для медицины ты уже не мужчина, а женщина. Вот так у нас получается – тратим чуть ли не полжизни на то, чтобы нам поставили диагноз, признали нас больными.

В последнее время у нас появилась возможность получить этот психиатрический диагноз после двух недель дневного стационара, а не ждать два года. Этим уже воспользовались несколько человек. Благодаря этому, если немного потерпеть, можно сменить документы, социализироваться, уйти из активизма, забыть о своем статусе, о том, что ты был трансгендерным человеком. И быть просто женщиной или мужчиной.

Про дискриминацию и полицию

– Именно из-за документов на мужское имя вас недавно задержала полиция в Харькове? Что тогда произошло?

Здесь дело не в моем трансгенгендерном переходе или внешности. Они увидели, что в метро заходит человек с чемоданом на колесах. На вокзале. И решили, что я вызываю подозрения, хотя я и одета была хорошо, и чемодан тоже неплохой.

Конечно, им было стыдно и неловко, когда они увидели в чемодане женское белье и туфли. Они даже побоялись прикасаться. А я уже решила особо слов не подбирать. Сразу им показала паспорт на мужское имя и сообщила, что я – трансгендерная женщина. Но они обращались ко мне, используя мое мужское имя – Александр. Я даже не просила этого не делать, потому что меня злила сама причина задержания. Я хотела, чтобы они провели досмотр и составили протокол, сказала, что буду жаловаться.

Я всегда жалуюсь, когда чувствую несправедливость по отношению к себе. Я знаю, что это из-за последних полутора лет общения с врачами и другими инстанциями. У меня такое ощущение, что они думают, будто я благодаря этому диагнозу и справке получу какие-то безумные бонусы, выгоды и льготы от государства. И такое отношение просто достало.

А с полицией у меня и так богатый опыт общения. Поэтому, когда они начинают насмехаться, мол, “мужик на каблуках” или что-то в этом роде, то проще минимизировать с ними общение.

В этот раз, может, когда они увидели документ, они подумали, что я родственница начальника патрульной полиции Киева – у меня тоже фамилия Зозуля в паспорте. Может, потому что я им сообщила, что я из правозащитной организации. Как бы там ни было, но отношение поменялось, вопросов ко мне больше не было. Хотя они не извинились. Зато помогли мне пройти обратно, типа “услугу” оказали. Представьте, иду я, идут двое полицейских, народ вокруг смотрит. Не люблю я такое.

– Такие истории в повседневной жизни часто происходят?

Недавно, например, я летела с трансгендерного конгресса. Вообще, при прохождении всех процедур в любом аэропорту нужно все объяснять. Иногда достаточно одного слова – я трансгендерный человек. В этот раз оказалось, что в самолете мое место выделили еще одному пассажиру. И вот мы стоим – я в юбке и туфлях на каблуках, – а пассажиры все проходят и смотрят, как же разрешится эта проблема. Любопытно же ж, все слушают. И тут мне бортпроводница говорит: “Вот же ж у вас в приложении указано “Александр”, а это ведь не ваше имя!”. Пришлось объяснять. Было очень неловко – столько глаз и ушей, и все на тебя.

А вот в “Борисполе” неплохо проверяют трансгендерных людей. И даже извиняются за то, что спросили. Хотя я их понимаю, ведь у меня в паспорте совершенно другая фотография и они обязаны проверить.

Или, например, прихожу забирать посылку, и там операторы могут задавать вопросы. Раньше, когда у меня не было международного студенческого ID на женское имя, я приходила с паспортом на мужское и начинались разбирательства. Приходилось выбирать моменты, чтобы не было лишних ушей, я даже очередь пропускала, выбирала операторов-девушек, а не парней. С последними было более неприятно и некомфортно. На “Укрпочту” с таким я вообще не суюсь – там все закостенелое, в зале эхо такое стоит, что все будут слышать. Как в регистратуре в поликлинике – одно слово и все обо всем знают. Может, они не специально это делают, но конфиденциальности и деликатности не хватает.

Трансгендерный человек не может пойти никуда, где нужно показывать документы. Даже в тренажерный зал или в библиотеку. Таких историй миллион может быть.

– А агрессия бывает?

В декабре в гей-клубе меня побили и всячески насмехались, а полиция ничем не помогла. В отделении тогда вообще просто издевались, ржали в открытую, посылали.

Вообще агрессия может быть, в основном, на публичных мероприятиях и акциях. Но она не направлена персонально на меня, а возникает из-за события. И ты можешь пострадать за компанию или оказаться просто в неудачном месте. Но у меня такого не было.

– Как реагируете на нетолерантность? Или уже пришла закалка?

Это зависит от того, какое у меня самочувствие и настроение в этот момент. В состоянии усталости часто реагирую болезненно. Когда негативные моменты накапливаются, тогда особенно тяжело.

Про семью и страхи каминг-аута

– Со своей женой вы прожили много лет? Как она все эти годы реагировала на происходящее?

Мы женаты 12 лет. Пока мы смогли договориться о том, чтобы не ругаться в присутствии ребенка, и у нас это получалось в последнее время. Она просила меня скрывать все от других.

– А то, что вы – женщина, она принимала?

Я бы так не сказала. Хотя она и говорила, что понимает, что я все больше и больше становлюсь женщиной, что я выбрала себе этот путь. Говорила, что, наверное, ей нужно будет о себе подумать, нужен будет мужчина. Но она не хотела понимать. Она могла бы все то же самое сделать – уехать, кого-то себе искать, – но, мне кажется, что с ее стороны было бы правильнее, если бы она хоть раз нормально и откровенно, более конструктивно поговорила со мной.

Чтобы я для себя могла понять, знает ли она вообще, кто такие трансгендерные люди, с какой стороны она на это смотрит – что мы извращенцы, затеяли ли это ради разнообразия в своей жизни или что это действительно глубинное. Знает ли она, что это с детства у всех, просто проявляется в разное время. Что некоторые вообще могут никогда не начать переход, потому что боятся насилия, реакции родителей, боятся потерять все, что у них есть, потому что от кого-то зависят.

У нее была возможность получить об этом самую незаангажированную информацию, потому что дома гора литературы, фильмов. То есть поинтересоваться и проникнуться. Конечно же, она все равно могла сказать, что не готова так жить. Что ж поделаешь, если это ее чувства.

Но мы не в разводе. Просто не живем вместе и это пока небольшой срок. Хотя мы можем спокойно и более мягко общаться. Я же тоже не узурпатор или пьяница и т.д. Все хорошо, вот только я – трансгендерный человек.

Сейчас мне надо думать о том, чтобы это не помешало нашей дочери учиться, общаться со сверстниками. Я пока не знаю, что нужно делать, как оберегать ее от буллинга, если об этом узнают. Я не хочу, чтобы она из-за меня столкнулась с этими проблемами. Не знаю, что для этого нужно сделать, может не отводить ребенка в школу…

– Дочка уже понимает, что происходит?

Ей 8 лет, еще не понимает. Иногда спрашивает про маникюр, например. Но я прошу ее держать это в секрете.

– Как вы готовитесь к моменту, когда она будет спрашивать больше? Что собираетесь говорить?

Я планирую сама рассказать уже этим летом. Сначала не про меня, а про трансгендерных людей в целом. Может, в виде сказки или абстрактной истории. И не все сразу. Думаю, что это будет несколько наших с ней откровенных бесед. И рассказывать ей нужно будет не только о трансгендерных людях, но и о людях с инвалидностью, представителях разных национальностей или заключенных. Чтобы ребенок с детства знал, что все люди очень разные и что всех нужно уважать, что ни одно меньшинство не должно ущемляться.

– Как на переход реагируют ваши родители?

У меня нет явного ответа на этот вопрос. Они не знают. Мы редко видимся и мне приходится готовиться к каждой такой встрече. В этих случаях я переступаю через себя, потому что мне нужно играть роль.

Мы ежедневно общаемся по телефону. Еще до Нового года виделись каждый день, но на тот момент все было не так явно. Сейчас, благодаря гормонотерапии, отросшим волосам и т.д. я меняюсь.

Конечно, они и раньше что-то замечали, предлагали что-то сделать с волосами, например. Это было каждый раз, каждый день, очень доставало.

– А если вы завтра столкнетесь на улице? Вы ведь живете в одном городе.

Такое западло бывает. В день прайда я случайно встретила своего родного брата. Это было вообще “лобовое столкновение”. Надеюсь, что он меня не узнал. Штирлица от провала отделяла секунда (смеется). Представьте, идет по улице на встречу, еще и с другом. Сразу каминг-аут перед двумя – ой, нет.

А вообще, я не представляю, что будет, когда все узнают. Знаю только, что этот день мне запомнится на всю жизнь. Потому что потом все завертится. Лучше сразу уехать куда-нибудь в отпуск или командировку, пока не уляжется. Это ж миллион вопросов, обвинений!

А сейчас…Заходя в мою квартиру, можно уже увидеть, что там уже почти и нет ничего мужского. Только кое-что висит специально. Я оставила немного вещей, ведь смена всего происходит постепенно.

Меня предупреждала подруга, которая советовала препарат для гормональной терапии, что первый год будет годом стиля унисекс. А во второй уже не захочется даже временно надевать мужскую одежду.

Про гормоны и операции

– Сейчас у вас идет второй год гормональной терапии?

Да.

– Вы говорите, что препараты для терапии советовала подруга. То есть вы их выбирали сами, а не назначал врач? Врачи вообще могут их назначить?

Эндокринолог может. Но в основном все, кто в странах СНГ начинал их принимать раньше, выбирали сами. Знаете, откуда это пошло? Все каким-то образом общаются с людьми из других стран, тех, где все прописано. И они используют этот опыт, знают, с каких препаратов лучше начинать. Исходя из своего кошелька, каждый выбирает для себя – пластыри, инъекционные гормоны или таблетки. Дозировки для первого года минимальные.

– Лично вы сами выбирали себе препараты?

До весны 2018 года – сама, по совету подруги. У меня был один препарат в виде таблеток. Весной, когда я получила сразу два курса гормонотерапии от двух разных врачей, я уже следовала их рекомендациям. Там были антиандрогенные препараты для понижения уровня тестостерона, препараты от тромбоза и др. Все их покупаю и принимаю.

Гормоны никогда не забываю принимать. Это для меня уже даже не как умыться, а значительно важнее. Я начинаю с этого каждый день.

– Их нужно принимать всю жизнь?

Вообще – пожизненно. Если планируется операция, то перед ней нужно прекратить прием. А после – возобновить.

– Вы думали про операцию?

Конечно. Но это очень дорого. Если бы была возможность – я бы сделала. Может быть я начала бы даже не с вагинопластики, а с операции на голосовых связках, чтобы сделать голос менее мужским. Этого я, наверное, сейчас больше всего хочу. Вагинопластику я сейчас реально не потяну, потому что это все в валюте и надо ехать, как я думаю, в Таиланд.

Про работу и трансгендерное сообщество

– Вы сейчас работаете?

Сейчас я работаю в организации “Транскоалиция на постсоветском пространстве”. Эта работа позволяет параллельно заниматься еще чем-то. До этого, в организации “Инсайт” я занималась консультированием людей по трансгендерному переходу. Надо было хорошо знать клинический протокол, что к чему в деталях, и иметь какой-то набор врачей, к которым можно посоветовать обратиться. Также я организовывала мероприятия для трансгендерных людей.

За границей и в Украине я посещала разные тренинги в разрезе ЛГБТ и правозащитной деятельности, знакомилась с людьми, которые могли бы быть полезными для нашей работы и нашего сообщества. Пока я по уши в активизме. В последние года два у меня есть желание создать сугубо трансгендерную организацию, которая будет заниматься именно их проблемами.

А вообще, многие трансгендерные люди, которые официально нигде не устроены, работают в ЛГБТ-организациях. Например, дизайнеры, программисты, фотографы. Среди них много творческих людей.

– Сложно ли трансгендерным людям устроиться на работу официально? Или, например, в крупную корпорацию?

Если уже изменены документы в соответствии с полом – то, думаю, проблем не будет. Если нет – то могут быть, конечно. Но это будет зависеть или от HR-специалиста или от руководства организации. Может быть такое, что они на работу возьмут, но при этом никто из других сотрудников не должен знать о том, что ты – трансгендерный человек. И ты все время переживаешь. И, конечно, не можешь вместе с ними пойти, например, в бассейн или тренажерный зал. Любые ситуации, в которых нужно раздеваться – это проблема.

Проще выбирать удаленную работу. И крайний случай для трансженщин – секс-работа.

– В Украине большое транссообщество?

Не могу сказать, что представители трансгендерного сообщества очень дружат между собой. Меньше всего – те, у кого есть работа в каких-то организациях. Есть круг активистов, которые пересекаются в каких-то транслагерях, на конференциях, тренингах , прайде или просто приезжают друг к другу. Есть, конечно, и свои сложности, ссоры, например. В этом сообществе все очень ранимые.

И есть большое количество транслюдей, которые практически никак себя не проявляют и не выходят на связь. Они дают о себе знать только в случае, если все же решились на переход и смену документов, и им нужна профессиональная консультация и врач. А есть и те, которые боятся начать хоть что-то, потому что думают, что как только они сделают какой-то шаг, то все вокруг сразу обо всем узнают.

В целом, это очень разношерстные люди, у которых есть общие проблемы.

– Если опустить аспект с оформлением документов и вытекающими последствиями, Украина – сложная страна для жизни транслюдей?

Выйти на публичную акцию – проблема. Это может закончиться насилием, поэтому выходят либо очень смелые, либо те, кому вообще терять нечего. Многие боятся аутинга – когда они где-то попадут на запись, и это увидят те люди, которым они были еще не готовы рассказать все.

В повседневной жизни, наверное, нет особых различий между транслюдьми и другими. Те, у кого еще не изменены документы, во избежание будущих потенциальных проблем стараются избегать походов в какое-то учреждение, на ту же почту или в банк, до тех пор, пока это не становится критически важным.

Часто у транслюдей бывают депрессии. Но это еще и из-за гормонов, а не только из-за отсутствия работы или партнера.

В целом, некоторые возможности для них ограничены. Но я не знаю, сколько людей может столкнуться с этим в реальной жизни, а не на бумаге. Например, усыновить ребенка. Я допускаю, что таких мало. Но вот я бы хотела усыновить ребенка. Естественным образом уже ведь не выйдет.

Про отношения

– Как после трансгендерного перехода строить отношения, искать партнера? Реально ли создать пару с человеком, который ничего об этом процессе не знает?

Насколько я вижу, чаще всего пары сходятся внутри ЛГБТ-сообщества. Если нет – то, может, это очень близкие люди. Но, большинство, конечно, одиноки. У них нет любимого человека, бывает, что и друзей нет.

Я думаю, что после новых документов нужно потихонечку отбрасывать от себя приставку “транс”. Но, да, есть внешние половые органы, по которым можно тебя идентифицировать с твоим прошлым.

– Если у человека до перехода был партнер или семья, то какова вероятность, что после него она сохранится?

Такого практически не бывает. Если один человек выбирает переход, то его партнер имеет право найти своего человека.

Да и, как правило, трансгендерные люди еще в период тинейджерства понимают, что брак между мужчиной и женщиной – это не для них.

– Ваш пример – другой?

Да. И мой брак действует еще. Сейчас я меняю документы, и, как только я получу новый паспорт, то, по сути, это будет однополый брак. Еще и с ребенком.

– Если вы на момент вступления в брак осознавали, что ситуация может развиваться по-разному, почему вы на это решились?

Я тогда искренне любила жену и хотела ребенка, который бы родился в браке. И тогда мой переход был нереален, ничего не складывалось в пользу того, что можно получить диагноз и сменить документы. Поэтому я решила, что у меня будет брак, но, периодически, насколько будет позволять ситуация, я буду чувствовать себя женщиной, переодеваться, выходить, краситься, устраивать вечеринки. И хотя бы от этих эпизодов получать удовольствие.

– Но по отношению к вашей супруге это была не совсем честная позиция.

Этот вопрос больше всего меня задевает. У меня нет на него ответа. Точно так же можно сказать о рождении ребенка в таком браке. Но трансгендер не должен быть только человеком-диагнозом, изгоем общества или недочеловеком. Мы хотим, чтобы при нашем статусе точно также можно было иметь семью и детей. Чтобы возможности у всех были равные.

Я понимала, что я хотела ребенка для того, чтобы он был счастлив. Мы хотим ему все отдать, занимаемся им. И на тот момент я не знала, будет ли у меня переход. Можно сказать, это была основная причина. Я бы могла такой образ жизни вести до конца своих лет, хотя, наверное, было бы тяжело.

Сейчас я не являюсь источником насилия и не причиняю боль своей жене. Она может подать на развод и может найти кого-то другого.

– Допускаете ли вы то, что, если бы, вступая в брак, вы объяснили своему партнеру как на самом деле обстоят дела, вы бы встретили не отрицание, а поддержку?

Теоретически – да. Но, пожив со своей женой, я поняла, что, если бы я об этом рассказала – ничего бы не было. Я в этом уверена на 120%. Абсолютно. Она хороший человек, но для нее чужды все уязвимые группы. Она мыслит всякими клише. Может, так делает большинство – секс-работницу называют проституткой, а человека с ограниченными возможностями – инвалидом.

Про образование и информацию

– Что, по вашему мнению, нужно сделать, чтобы эти клише в социуме не были так распространены?

Начинать надо со школы, конечно. Очень важно, чтобы дети уже в средней школе узнавали о том, насколько разными бывают люди. Чтобы интерсексуальность не называлась гермафродитизмом. Чтобы дети знали, что трансгендерность или гомосексуальность не передается, что это либо есть, либо его нет. Что существует очень много гендерных идентичностей, а сексуальная ориентация – вариативна.

– Взрослым людям об этом стоит разговаривать?

Думаю, да. Особенно это важно для тех, кто это в себе видит. Чтобы они понимали, что это не болезнь и не психическое отклонение. И что с трансгендерными людьми можно вместе работать, сидеть рядом в кино и даже не знать, что это трансчеловек.

Когда я смотрю на обвинения ультраправых или церковников, всегда поражаюсь тому, насколько они смешные и беспочвенные. Например, когда они кричат, что это грех, а наше место в психбольницах. Да, в некоторых странах это диагноз, но так обстоят дела далеко не во всем мире. В развитых странах медицина больше направлена на человека, на уважение его решения в этом вопросе и на отсутствие затягивания процесса перехода. Конечно, по щелчку пальца там это тоже не делается, но часто в таких странах это уже в порядке вещей.

Если бы в Украине не так сильно акцентировали на этом внимание, особенно те, у кого идейность перерастает в заработок на дискриминации, то было бы ясно, что никому ничего не угрожает и что в стране есть более серьезные проблемы, с которыми нужно бороться.

Источник