“Ты привык скрываться”. Автор проекта “Ми були тут” — об ЛГБТ в украинской армии
Антон Шебетко о том, чего боялись его герои
30 августа в фонде “Изоляция” открывается выставка фотографий и видеоинсталляций Антона Шебетко “Ми були тут”, в рамках которой автор поговорил с представителями ЛГБТ-сообщества, которые воевали или продолжают воевать на востоке Украины.
Накануне открытия выставки Антон рассказал, как ему удалось воплотить проект в жизнь.
Как ты находил героев?
С поиском героев были самые большие проблемы. Задумав этот проект, я не до конца понимал, получится ли его реализовать в полной мере. ЛГБТ от общего числа населения составляет 5–10 %, и в армии эта цифра сохраняется. Но из-за гомофобности и консервативности структуры вот так просто взять и найти людей, которые подходили бы под описание и согласились бы на встречу, достаточно трудно. При этом я не хотел уходить в фикцию – это должны были быть реальные люди и их истории. Кого-то я нашел через материалы по теме, кого-то мне помогли найти ребята из “КиевПрайда” и знакомые журналисты. На одного героя я вышел через знакомого, которого снимал для своего предыдущего проекта, – они служили в одной части. Уже после выхода первого материала со мной связались еще несколько человек.
Кто-то отказался участвовать?
Да, конечно. Таких было достаточно много. Предлог – люди говорили, что не хотят подобной славы, несмотря на то, что проект изначально задумывался анонимным. Но я их понимаю – если о тебе никто не знает и ты привык скрываться, то, конечно, согласиться на подобный проект непросто. Был парень, который не смог принять участие, потому что непосредственно в это время находился в зоне АТО.
Как ты располагал героев к себе во время съемки?
Во время съемки все было достаточно просто, разве что один из героев хотел отказаться в последний момент. Вообще, я располагал героев в момент интервью, которые проводил до съемок. Рассказывал, о чем это, почему и для чего. Говорил, что бояться нечего, что я не буду разглашать, кто они, если они сами того не захотят.
Какая из историй тебя больше всего удивила?
Мне повезло найти героев с разными характерами и опытом. Например, один из них говорил, что в правых организациях нет гомофобов – и их ни разу не звали на разгоны [ЛГБТ-акций]. А второй рассказывал, что его перевели из одной части в другую, узнав, что он гей. Формальная причина, понятное дело, была другая, но от него решили избавиться как от неугодного. Ну а так в этих рассказах все по классике: страх о том, что узнают, выдуманные истории о несуществующих девушках, гомофобия и мизогиния.
Почему тема ЛГБТ в Украине все время “не на часі”?
Мне кажется, что в Украине не то что права ЛГБТ “не на часі”, здесь в принципе на права человека мало кто обращает внимания. И война – это такая удобная отмазка для правых и всех несогласных. До Майдана и войны прайды (которые, вообще-то, не гей-парады, а марши равенства) несколько раз заканчивались побоищем, их постоянно пытались сорвать. Тогда тоже не ко времени было, получается? Я сейчас транслирую какие-то очевидные вещи, но, чтобы выбраться из болота, надо понять, что вокруг тебя живут такие же люди, как и ты, и они заслуживают таких же прав, как и у тебя.
Сергей, 35 лет
Волонтер, гей
“Я не принимал особого участия в Майдане — меня дернуло после того, как в Донецкую область приехал первый танк. По медицинским показаниям я не могу служить, но я пошел в “Правый сектор” — это добровольческий батальон, туда можно спокойно попасть.
Образ “Правого сектора” в медиа и то, что есть на самом деле, — очень разные вещи. “Правый сектор” — большая дружная семья. У нас были люди, которым уже за 60, и все могли применить свои силы. Радикалы — это определенные подразделения киевских футбольных фанатов, которым по 20-25 лет.
У нас в батальоне был открытый гей. Конечно, над ним стебались, но не могу сказать, что доходило до издевательств. Просто добрые шутки.
В какой-то момент командир нашего батальона начал думать о сотрудничестве с государством. Нам это не нравилось — мы привыкли сами решать, чем нам заниматься. Кто-то подписал контракт с ВДВ и уехал в Житомир, остальные, включая меня, создали волонтерскую организацию.
Мы занимаемся школами и детсадами в серой зоне — они не принадлежат ни одной из сторон. Там тоже есть дети, которых нужно одеть, обуть, купить им книги и тетрадки. Мы стараемся их этим обеспечить. Еще ремонтируем военную технику, машины. Сотрудничаем с луганской медротой.
Первые годы нам приходили такие суммы, что некоторые волонтеры этажами покупали себе квартиры. Очень страшно было находить документы купли-продажи. Что с ними делать? Доказать воровство нельзя — я не знаю, где человек украл. Только делали выводы и больше с ними не работали.
Я не думаю, что в армии есть гомофобные настроения. Мы ездили в свое время в зону АТО, ночевали в казармах и палатках. Там совершенно другая жизнь, людям там не до этого. Ребята сплоченные, оберегают друг друга. Никто не будет избивать того, кто прикрывает твою спину в бою.
Конечно, в армии есть геи. Но они не возьмут радужный флаг. Армия — это образец. А гей в армии — это лишний повод издеваться, статьи писать.
Думаю, что обо мне в моей организации никто не знает. Хотя у меня все аккаунты в соцсетях открыты, можно догадаться.
У меня есть доступ к закрытым группам в фейсбуке, где общаются люди из “Правого сектора”, “Азова”. Там никогда не звучат призывы “давайте поедем и навесим геям”. Я знаю очень много людей, которые отслужили, — они в жизни не пойдут на мероприятия по разгону, это люди с совершенно другими мыслями. Значит, это организовывается на каком-то другом уровне. Такие дружины могут сколько угодно представляться “Правым сектором”, но нас никогда не собирали на подобные мероприятия. Чтобы только пошить форму на дружину, представляете, сколько миллионов надо? Это явно не волонтерские деньги. Такие дружины финансируют из каких-то других источников и держат для себя, как карманную армию.
Эти люди научились стрелять, ножом бить — они хотят где-то себя реализовывать и не разбираются, кто перед ними — баба или мальчик, который весит 40 килограммов. Они не идут на футбольные матчи успокаивать фанатов — знают, что там им дадут по голове. Когда они получат отпор, то подумают, чем занимаются. А пока все безнаказанно, будут периодически происходить нападения на слабых.
Я считаю, что дружины необходимо контролировать — нужно, чтобы в каждой группе из трех таких дрессированных собак был один взрослый человек, который будет принимать обдуманные решения. У нас очень вырос уровень преступности — эти люди могли бы реализовать себя в правопорядке, но никак не в разгоне демонстраций. Почему они не выезжают ночью патрулировать Троещину?
Думаю, что всему свое время, и правам ЛГБТ тоже. Военные и “Правый сектор” бушуют, потому что идет война, а эти выходят с флагами и ничего не делают. Они тоже вкладывают в эту войну не меньше, чем те, которые воюют. Но каждый смотрит со своей колокольни”.
Серия “Ми були тут” реализована в рамках проекта Coming Out of Isolation: Through Art to Visibility фонда “Изоляция” и ГО “КиевПрайд” при поддержке фонда EVZ.
История одного из героев публикуется с разрешения издания Bird in Flight.
