Моя жизнь познания себя как гея началась с насилия – меня били, травили и преследовали
БОГДАН ГЛОБА – исполнительный директор Всеукраинской благотворительной организации “Точка опоры”. Первый открытый гей, который выступал с трибуны ВР. Был помощником народного депутата Григория Немыри. В 2014 г. выступил в Вашингтоне о правах ЛГБТ в Украине. Стал инициатором создания украинского индекса корпоративного равенства. 12 ноября вместе со Светланой Залищук и Мустафой Найемом на балконе парламента вывесил плакат с надписью “Рівність для всіх”. Активно выступает за защиту прав ЛГБТ, запрет дискриминации по сексуальной ориентации и гендерной идентичности
Влащенко: Сегодня (интервью вышло в эфир 11 июня, перед Маршем равенства, – ред.) у нас в гостях руководитель организации “Точка опоры”, один из организаторов гей-парада Богдан Глоба.
Здравствуйте, Богдан.
Глоба: Хотел бы сразу сказать, что это называется “Марш равенства”, а не “гей-парад”. Это очень большая разница, вокруг которой очень часто идет дискуссия. Очень часто это подается в СМИ как развлекательное мероприятие, показывают фото с парадов западных стран, где это все весело, где это праздник. В Украине “Марш равенства” проходит в пятый раз. Это мирная правозащитная акция, и ее отличие в том, что это как раз и не праздник, а правозащитная акция. Там нет никого в боа, в перьях, в образах травести-див. Это абсолютно мирное шествие, которое говорит о том, что есть неравенство прав.
– Принимаю ваше справедливое уточнение. Но ведь любая демонстрация – насилие над другими людьми, которые тоже другие. Зачем вам обязательно “Марш равенства”?
– Есть права человека, которые доступны всем гражданам, но не доступны ЛГБТ-общине.
– Мои друзья геи и лесбиянки все нормально работают, их везде принимают. Какие проблемы?
– Белому гетеросексуальному мужчине проще всего сказать, что не существует дискриминации вообще. Но вот я, например, уже год живу со своим партнером. Мы абсолютно не защищены перед законом. Я не могу оставить ему наследство, если со мной что-то случится, он не может прийти в больницу. Да, я могу написать завещание, и он потом должен будет заплатить за него налог, в отличие от гетеросексуальных пар, которым это перейдет по закону, по праву, и они не платят никакого налога. Для ЛГБТ-сообщества скидки за то, что у нас нет ряда прав, от государства нет, хотя мы платим одинаковые налоги. Затем это завещание абсолютно легко обжалуется в суде родственниками. Почему одни граждане имеют гарантированное право, закрепленное в законе, а другие – нет? Я не могу принять жизненно важное решение в реанимации, потому что если есть родственник, то он примет. Но кто мне близкий человек, как не мой партнер?
– То есть все детали, связанные с браком?
– Абсолютно. Я лично столкнулся практически со всеми видами дискриминации.
– Неужели при приеме на работу задают такие вопросы?
– В Киеве, действительно, ситуация лучше. Если мы говорим о международных компаниях, то в них даже есть специальная политика, они говорят о том, что запрещают дискриминацию. Но таких компаний 5%. В обществе вся система построена таким образом, что общество у тебя на определенном этапе спрашивает о том, с кем ты живешь. Первый вопрос при приеме на работу – семейное положение. И человек должен или врать работодателю, или писать, что живет с партнером. И это до первого корпоратива, а затем снова вопрос: “А вы женаты? А дети есть?”. Вопреки тому, что гетеросексуальные люди говорят, что они никогда об этом не спрашивают, но система построена таким образом, что тебя везде спрашивают о твоем семейном положении.
– Вы думаете, что пройдя 750 м “Маршем равенства”, этим вызвав некоторую агрессию у одной части населения, это серьезно поменяет все, что вы перечислили?
– Я уверен в этом. По сравнению с прошлым годом уже изменилась дискуссия относительно марша. У нас сумасшедший прогресс. В Украине есть многочисленные органы государственной власти, министерства, которые опубликовали свои заявления, что они поддерживают “Марш равенства” и права человека.
– Людей напрягает, что очень агрессивно проходит ваша реклама.
– 4 июня прошел марш традиционных семей в Киеве. Вопрос в том, что на них никто не нападал и никто не обещал устраивать кровавую кашу. ЛГБТ-сообщество туда тоже пришло, потому что это был марш за семью, а у нас тоже есть семьи. Я готов поддержать любую акцию за права семей.
– Гетеросексуальные люди опасаются, что вы вводите некую сексуальную моду, некий алгоритм, через который проще делать себе карьеру в некоторых областях человеческой жизни.
– Я не вижу, чтобы мы навязывали кому-либо какую-то повестку дня. Мы только говорим, что есть неравенство прав, и давайте это решим. Вся работа ведется вокруг того, что есть неравенство в законодательстве.
– А как законодательно это можно решить? Вы и сейчас выиграете суд, если вас не примут на работу из-за того, что вы гей.
– Мы уже такие законопроекты подготовили. Это законопроект о гражданском партнерстве как отдельном институте.
– А какая разница между гражданским партнерством и браками?
– Оно немного уже. Например, нельзя усыновлять детей. Хотя, как по мне, этот вопрос надо решать. Есть очень много лесбийских семей с детьми. Что им делать? Общество делает вид, что детей в ЛГБТ нет. Они – есть. Они существуют, их воспитывают, они растут. Вопрос в разнице между гетеросексуальной семьей и однополой семьей. В лесбийской семье биологическая мама – одна. И, в соответствии с законодательством, если с ней что-то случится, ребенка должны отдать в приют. Хотя есть другая мама, с которой ребенок рос. Для гей-пары, в которой появляются дети, это суррогатное материнство. Так вот, партнер биологического отца не имеет никаких прав на этого ребенка.
– Люди, которые опасаются усыновления детей гей-парами, говорят, что они будут впитывать их ценности.
– Это неправда. Я родился в традиционной христианской семье. Когда я рос, не было интернета, о ЛГБТ ни говорили в школах, не говорили на телевидении. У меня не было информации о гомосексуальности как о явлении в принципе. Никакой пропаганды гомосексуализма не существует в принципе. Это – физиологическое, на генетическом уровне. Вы не можете человеку поменять цвет кожи или сексуальную ориентацию. Это невозможно. У нас науки нет по этому вопросу. А в Америке уже изучают внуков. По их исследованиям, 94% детей, которые воспитывались в гей-парах, гетеросексуальны.
– Для Запада очень важна эта тема, и поэтому по этой теме идут большие гранты. Какая сумма грантов была в этом году?
– За прошлый год бюджет моей организации был 7 млн грн. Но мы не берем гранты на лоббирование. То, на что мы берем, называется “Услуги для сообщества”. Например, наш крупнейший донор – Элтон Джон, и в Украине существует сеть FRIENDLY DOCTOR. Это психологи, сексопатологи, семейные врачи – инфраструктура.
– По статистике 10% ВР – геи. Почему эти люди никогда не признаются в этом?
– Я думаю, из-за того, что это у нас политический вопрос, и очень часто тему ЛГБТ использовали в плане мобилизации избирателя только в негативном контексте. Очень часто ЛГБТ используют в черном пиаре.
– А почему публичные люди так стыдятся этого?
– Я думаю, что это меняется, и в течение ближайших лет мы увидим целый ряд каминг-аутов, как это было, в частности, в Америке. Вопрос в том, что изначально появляется антидискриминационное законодательство, есть предпосылки в обществе, где это не так сильно осуждается, и есть какая-то поддержка, и тогда начинаются громкие каминг-ауты спортсменов, артистов, журналистов. Так было на Западе. Сначала там появилась поддержка, толерантность в обществе.
– Есть ли у нас сегодня возможность бороться с болезнями, которые ходят рядом с ЛГБТ?
– Проблема в доступе к лечению, потому что очень сложно прийти к врачу с партнером, особенно в регионах. Врачи у нас такие же гомофобы, особенно в регионах, где меньший доступ к информации.
– Вам страшно перед “Маршем равенства”?
– Да, я человек. Моя жизнь познания себя как гея началась с насилия – меня били, травили и преследовали.
– А как ваши родители приняли?
– Тоже били. Хотели меня в психиатрическую больницу сдать.
– А сейчас вы с родителями поддерживаете отношения?
– Они расстались на этом фоне, потому что папа так и не смог принять, а мама приняла. Мама сейчас возглавляет движение родителей, у которых есть дети ЛГБТ, и она помогает другим родителям принимать ЛГБТ-детей в семьях. Моей мотивацией прийти в ЛГБТ-движение было, в частности, то, что я не хотел, чтобы следующие поколения сталкивались с насилием, и хотел, чтобы больше уже никого не били. Нас все равно каждый год бьют, а лица активистов на всех сайтах висят, и нас еще ищут в течение года, где побить. Это прошли все меньшинства – афроамериканцы, женщины, евреи. И мы тоже должны пройти эту школу, нас тоже будут бить, а потом общество скажет “стоп”, и будет все нормально.
– У вас есть вопрос?
– Если бы ваш ребенок сделал вам каминг-аут, какой была бы ваша реакция?
– Я думаю, что бы ни случилось с моим ребенком, он всегда был бы моим ребенком, и я бы приняла его в любом виде.
Спасибо большое, Богдан.
