Активисты “КиевПрайда”: Про партию ЛГБТ, секс с праворадикалами и гей-радар
Активистка ЛГБТ-сообщества Инна Ирискина, глава общественной организации “Инсайт” Елена Шевченко и руководитель PR-департамента “КиевПрайда” Тимур Левчук ответили на острые вопросы читателей Depo.ua.
В понедельник в Depo.ua прошла онлайн-конференция с лидерами и участниками ЛГБТ-движения. Они рассказали, как прошел “КиевПрайд-2018”; каких прав не хватает украинским ЛГБТ; попытались объяснить, почему они и украинское общество до сих пор во многом не понимают друг друга, и отвечали на вопросы читателей.
Видеоверсию конференции и текстовую трансляцию можно посмотреть и почитать по этой ссылке. Из нее вы узнаете, почему марш равенства называют прайдом, а не парадом, готовы ли ЛГБТ-активисты защищать тех, кто выступает против них мирно, и сражаться с теми, кто лезет в драку. О скандальных плакатах, квир-браке и о том, кто дает ЛГБТ деньги на правозащитную деятельность.
Но вопросов наши читатели и зрители прислали так много, что беседа продолжилась и по окончании онлайн-трансляции. Самое интересное из нее публикуем сейчас.
Наша читательница Ирина спрашивает: “Какова теперь ситуация с правами ЛГБТ на оккупированных территориях? Остались ли ЛГБТ-активисты в Л/ДНР? Лена, у вас раньше был шелтер (приют, – ред.) для ЛГБТ-переселенцев. Сейчас в нем кто-то живет?”
Шелтер у нас есть, он работает с 2014 года, с лета и всегда там живут люди. Мы можем принять до девяти человек, каждый получает до 3-х месяцев, на протяжении которых мы оказываем юридическую, психологическую помощь, еду покупаем, какие-то вещи, медикаменты. Далее мы ожидаем, что человек социализируется и съедет, но в исключительных случаях можем продлить срок.
Этот шелтер мы делали для людей, которые выехали из зоны АТО и оккупированного Крыма. Сейчас мы принимаем также других людей, которые оказались в сложных обстоятельствах. Но и до сих пор много людей выезжает из Донбасса и Крыма. Те, кто там остались, не могут выехать, потому что там старые родители, другие люди, о которых надо заботиться. Порой люди ездят туда-сюда.
Вопрос от нашего читателя Максима Довженко: “В некоторых городах прайды – это возможность заработать на туризме. Знаете ли какие-то цифры – например, сколько акция приносит в бюджет Сан-Паулу? Как думаете, когда это станет актуальным для Киева, что для этого надо сделать?”
Тимур: Действительно, для некоторых городов – это одно из крупнейших событий в году, которое собирает огромное количество туристов, например в Аместердаме он по размаху – как день города. А день города там – большой праздник.
Если говорить о Киеве – да, мы говорили об этом несколько раз, и даже были некоторые заявления министерства, которое занимается туризмом. Они говорили, что это возможность зарабатывать средства. Но, к сожалению, пока у нас марш равенства со всех сторон охраняется полицией и на людей объявляют сафари после мероприятия, трудно говорить, что он может стать коммерческим и приносить деньги городу. Хотя. в потенциале, да, это возможно.
Эта история с сафари (праворадикалы объявили охоту на ЛГБТ из-за КиевПрайда) – вам угрожали до прайда. А после прайда все утихло?
Тимур: В этом году, я знаю, пострадали двое человек, их запшикали баллончиками. Это плохо, но, с другой стороны, – это хотя бы не избиение, и это хороший сигнал. Относительно сафари, мне кажется, что это дико, я это воспринимаю как некую игру детей, но игру в реальной жизни. Люди, которые способны объявлять охоту на других людей, – это точно какое-то отклонение от нормы, и такие люди точно нуждаются как минимум в психологической помощи.
Елена, как думаете, чем объясняется высокий уровень гомофобии в украинском обществе? Это связано с тем, что мы бедные?
О бедности – это хороший вопрос. Это в целом о кризисе на любых уровнях и о недостаточном уровне образования именно о правах. Потому что сейчас, когда спрашиваешь, что вы знаете о своих правах, самое идиотическое, что я слышала, – это защита в судах. Это все, что люди знают о правах. А дальше уже начинается; “нарушают мои права своим существованием”, “люди выходят на улицу и нарушают мои права”. Вы можете назвать, какие права нарушают люди, которые выходят на улицу? – “Мое право вас не видеть, мое право, чтобы вас не было”.
Есть ли у вас практика пикетирования полицейских участков, других учреждений с требованиями справедливого наказания для человека, который напал на ЛГБТ?
Тимур: Несколько таких акций было, но я не помню ни одного кейса, когда человека действительно бы наказали. Я помню, когда уменьшали срок наказания, потому что депутаты приезжают.
Елена: Они напали, кого-то избили, потом приехали в участок депутаты из “Свободы”, “Правого сектора”, “Оппоблока”, и их отпустили. А насчет давления, собраться под судом – я не знаю… Это методы правых: ворваться на заседание Киевсовета, потолкаться. Я не считаю, что это в рамках законности. Мирный протест – это когда я прихожу, протестую, требую, стою с плакатом. Когда я вдираюсь туда, блокирую, кого-то бью – это не про мирный протест.
Много людей поддерживают действия праворадикалов, потому что с ними не говорят о том, что это ненормально. Люди не ассоциируют себя с теми жертвами, они думают, что я-то нормальный, ко мне не придут. Но история показывает, что приходят ко всем.
Тимур: Это вопрос о том, какое мы вообще государство строим. У нас люди говорят: вот, мои права нарушаются. Но в то же время поддерживают действия праворадикалов, которые являются вне закона.
В ЛГБТ-движении есть праворадикалы и вообще правые, националисты? Может, вы кого-то переманили в свой лагерь…
Тимур: ЛГБТ-сообщество – это очень разные люди. Единственное, что нас объединяет – наши права нарушены из-за сексуальной ориентации или гендерной идентичности. В остальном мы очень разные. Во всем. Есть ли среди правых ЛГБТ? Есть. И среди ЛГБТ есть правые. Я знаю людей, которые имели отношения с праворадикалами, и мне, если честно, в логику это не вписывалось. Он приходит, говорит, мол, мы педр…л сегодня бегали били, а потом у нас был потрясающий секс. Я не понимаю, как это возможно.
Вопрос от читателя по имени Виталий: “Когда, наконец, ЛГБТ создадут политическую партию или, по крайней мере, какая-то существующая партия возьмется добиваться политических сдвигов для ЛГБТ, например, права на законный брак и детей? Некоторые политики ходят, например нардеп Сергей Лещенко, на марши равенства, но пока не выдвигают никаких политических требований. Есть ли вообще у ЛГБТ какая-то политическая программа? И, вообще, почему у нас нет каминг-аутов среди известных публичных людей, например нардепов, журналистов, художников? Это бы очень помогло делу продвижения идеи равенства…”
Инна: Я была на встрече с депутатами Лещенко, Залищук. Залищук говорила: не то что партию, сейчас до выборов любые изменения в принципе нереально будет продвинуть. Депутаты, большинство из них, считают, что это будут непопулярные решения и не хотят терять электорат.
Должно измениться отношение в обществе, чтобы политики начали понимать, что на теме прав ЛГБТ у них может что-то выгореть.
А сейчас, если какой-то нардеп начнет активно лоббировать права ЛГБТ или сделает каминг-аут, от него будет политический труп?
Тимур: Не думаю, что труп. Здесь важно отметить, что большинство украинских политиков используют популистские темы, говорят о популистских решениях, “европейской зарплате” и “плодородной земле”. Политики не умеют, не хотят и не имеют запроса на то, чтобы быть более содержательными. Придется тогда разбираться с темой, а у нас не всякий политик сможет хотя бы расшифровать, что такое ЛГБТ. Это для них новая нагрузка, они должны объяснить своим избирателям, почему они это поддерживают. А у них цель стоит – по максимуму собрать голоса.
Но опять же, я думаю, что это вопрос времени, когда партии начнут включать права ЛГБТ в повестку дня. Сообщество становится консолидированным, за ним идут много союзников, публичных людей. Сколько политики еще смогут ориентироваться на людей пожилого возраста? Когда-то молодежь станет избирателями, и политики все равно вынуждены будут реагировать на то, на что ориентируется молодежь. Поэтому я думаю, я надеюсь, что Украина будет развиваться быстрее в этом вопросе, чем страны Европы, которые потратили на это очень много времени.
В каких регионах партия, которая лоббирует интересы ЛГБТ, смогла бы получить большую поддержку, а в каких – меньше? Есть ли ЛГБТ-френдли-регионы в Украине и наоборот?
Елена: Смотря на что ориентироваться. Количество ЛГБТ примерно одинаково в регионах. Отличие в том, что если это очень религиозные регионы, где церковь имеет большое влияние, то люди пытаются уехать оттуда в крупные города, чтобы иметь хоть какой-то уровень свободы.
В ЛГБТ-движении есть религиозные люди, воцерковленные? Как они живут с этим?
Елена: Поэтому я и говорю о реформе церкви, потому что очень много церквей, например на Западе, уже включили ЛГБТ в себя. Религиозность человека от сексуальной ориентации не зависит, это можно совмещать.
ЛГБТ скрывают от священника во время исповеди то, кем они являются?
Елена: Конечно, потому что общество и окружение требуют от этого человека быть таким, какой есть гетеросексуальная норма. И здесь проблема, потому что ты должен это скрывать в себе, от всех и воспринимаешь это как нечто ненормальное.
Есть ли в Украине какие-то конфессии, религиозные направления, толерантные к ЛГБТ?
Есть группа “ЛГБТ-христиане”, они очень хорошо ориентируются в Библии, проводят тренинги, как дискутировать с гомофобами. Когда я слышу “Украина – не Содом”, мне смешно, потому что Содом – это не про гомосексуальность.
Для ЛГБТ сейчас актуальна тема социального партнерства? Смогло ли ЛГБТ-сообщество написать какой-то законопроект по этому и начать его продвигать? Например, написать законопроект Залищук и попросить подать его на рассмотрение.
Елена: В плане действий Национальной стратегии по правам человека было прописано про партнерство, но я лично – за равенство, я – за брак.
Тимур: Я думаю, что это произойдет, возможно, даже в следующем году, но…
Елена: Но сейчас я открываю “Фейсбук” и вижу зарегистрированный проект закона о внесении изменений в некоторые законодательные акты Украины относительно запрета публичного проявления любых видов сексуальной ориентации (фейспалм, тихий смех). Сумасшедшие люди… У нас в Верховной Раде сидят какие-то… Не знаю…
Вопрос от читательницы Кристины: “Слышала, что есть такая штука, как “гей-радар” – типа рыбак рыбака видит издалека. Правда ли это, что ЛГБТ распознают в толпе друг друга?”
Тимур: Ты смотришь на человека, вы улыбаетесь друг другу, и это можно каким-то образом понять, но я не очень верю в эти так называемые “гей-радары”. Мне кажется, мобильные приложения для знакомства отменили эту потребность.
Инна: Это на стереотипных представлениях основано. Если говорить о трансгендерных людях, можно иногда распознать, что этот человек совершил переход, и то не всегда. Бывают такие ситуации, когда ты никакой разницы не увидишь.
Инна, Вы как трансгендерная женщина можете прийти в общую поликлинику и обратиться к эндокринологу? Хватает его квалификации или Вам нужен специалист со специальными знаниями, а такие есть только в частных клиниках?
У нас стоит проблема вообще специалистов, которые разбираются именно в трансгендерной терапии. Недавно проводили тренинг, приезжали несколько эндокринологов. Надеюсь, что наши врачи чему-то научились и в в дальнейшем этим воспользуются.
Кто же тогда сейчас лечит трансгендерных людей?
В основном люди консультируются в интернете, находят специалистов в других странах или между себой. То есть человек, который это все сам уже прошел, передает свой опыт. Хотя в этом есть опасность, потому что все индивидуально.
