«Окей, я — гей»: Азербайджанский ЛГБТ-активист о том, как его выжили из страны
В сентябре прошлого года в прессе появились сообщения о том, что азербайджанские полицейские провели массовые аресты геев и трансгендерных людей в центре Баку. По официальной версии, представителей ЛГБТ задерживали за секс-работу: «Рейд был предпринят против людей, промышляющих проституцией. Среди работающих на улице многие являются носителями венерических заболеваний», — объясняли в пресс-службе МВД Азербайджана. Адвокаты задержанных и правозащитники утверждали, что речь шла именно об облаве на геев и трансгендерных мужчин и женщин, часть которых работали стилистами или парикмахерами, среди них были преподаватель дзюдо, повар и продавец пирожков. По словам арестованных, многих из них держали в участках от нескольких часов до двух недель, некоторых раздевали догола, били палками, пытали электрошоком.
Создатель азербайджанской ЛГБТ-организации Nefes Джавид Набиев был одним из тех, кто активно помогал распространять информацию о задержаниях. Ещё в 2014 году он бежал из страны, объясняя это преследованиями со стороны полицейских и угрозами от местных жителей. Мы публикуем его историю, в которой он описывает положение ЛГБТ-людей в республике.
«Дыхание»
В школе меня дразнили за мягкость, давали обидные прозвища и называли девочкой. Мне не нравится вопрос: «Как ты понял, что гей?» Если кто-то спрашивает, я отвечаю: «А как ты понял, что гетеро?» Может, в двенадцать-тринадцать лет. Вначале я не знал, что это так называется. Я только знал, какие чувства испытываю. В восемнадцать лет у меня появился доступ к интернету и возможность понять, что это.
Однажды я пошёл на свидание с парнем из дейтингового приложения. Но вместо одного парня меня встретили несколько человек. Окружили, забрали телефон, ноутбук и деньги. Я ничего не мог сделать. И не мог пойти в полицию. Представьте, я бы пришёл и сказал: «Кто-то взял мои вещи». Они бы спросили: «Окей, почему?» Как бы я объяснил, почему пришёл на встречу с тем парнем? Было стыдно раскрывать себя. Некоторые идут в полицию и признаются, но полиция не принимает их всерьёз и вместо того, чтобы расследовать дело, звонит и рассказывает всё родителям. Все боятся этого.
Один мой знакомый несколько раз приходил ко мне домой и требовал денег. Однажды он взял со стола мой телефон и ушёл. Он угрожал: «Если заявишь в полицию, я расскажу всем в округе, что ты — гей». Такие вещи часто случались со мной или другими ЛГБТ-людьми в Азербайджане. Телефон стал последней каплей: в 2012 году, чтобы противостоять несправедливости, я создал Nefes. В переводе с азербайджанского слово означает «дыхание».
До Nefes я работал в нескольких международных организациях. Одна из них мониторила выборы в Азербайджане. Ещё я вёл проекты Европейского Союза и Европейской комиссии. У меня были опыт и контакты с некоторыми организациями и посольствами. Так что я решил: окей, я — гей. Я сталкиваюсь с дискриминацией и борюсь с гомофобией. И я не один. У меня есть знания, которые я могу использовать, чтобы что-то изменить. Я решил создать организацию и наконец начать говорить. Первое время мы вели подпольную работу. СМИ было известно, что организация существует и делает заявления, но никто не знал, кто за ней стоит.
Примерно год я боялся показывать своё лицо. Но после суицида Исы Шахмарлы (ЛГБТ-активист, один из немногих открытых геев в Азербайджане и создатель организации Free LGBT. — Прим ред.) я понял, что нельзя скрываться. Человек, которого я знал, с которым я раньше проводил время, ушёл из жизни. Я понял, что если продолжать молчать, суицидов будет всё больше. Нужно было стать публичными, дать людям понять и почувствовать, что они не одни. Тогда мы провели первую открытую пресс-конференцию ЛГБТ-организаций Азербайджана.
Совет Европы
24 июня 2014 года президент Азербайджана Ильхам Алиев выступал с речью на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы в Страсбурге. Перед выступлением я связался с международной организацией ILGA Europe и передал через неё в ассамблею вопрос о правах ЛГБТ-людей в Азербайджане.
Тогда в республике никто не говорил об ЛГБТ. И мы понимали, что правительство не станет сидеть с нами за одним столом и обсуждать это. После того как Азербайджан вступил в Совет Европы, страна получила кучу обязательств. Но ни одной инициативы относительно ЛГБТ-прав, любой дискриминации, преступлений на почве ненависти так и не было выдвинуто (между тем информацию о суицидах и убийствах ЛГБТ-людей содержали многие отчёты о ситуации с правами меньшинств в Азербайджане. — Прим. ред).
Так что мы решили воспользоваться тем, что Ильхам Алиев едет на сессию ПАСЕ, и вынести тему на президентский уровень. Во время выступления Алиева норвежский парламентарий Лизе Кристофферсен , признаёт ли страна права ЛГБТ-людей и какие меры принимает для обеспечения их свобод. Алиев ответил, что в стране обеспечены права всех групп населения: «Нынешняя ситуация в Азербайджане в отношении свобод, как я уже отметил, не отличается от ситуации в вашей стране».
За мной пришли четыре незнакомца в штатском. Они потребовали, чтобы я прошёл с ними в полицейский участок. Меня схватили за руки и ноги, в висячем положении донесли
до машины и отвезли в участок. Там меня избили со словами: «Если хочешь член, мы дадим тебе член!»
Через несколько дней у меня начались неприятности. Я, как обычно, пришёл с работы, заварил чай и сел смотреть кино в своей квартире в Сумгаите (город в тридцати километрах от Баку. — Прим. ред). В дверь постучались — за мной пришли четыре незнакомца в штатском. Они потребовали, чтобы я прошёл с ними в полицейский участок. Когда я попросил показать удостоверение и объяснить причину визита, один из них сказал: «Заткнись, ты слишком много говоришь». Меня схватили за руки и ноги, в висячем положении донесли до машины и отвезли в участок.
В участке меня избили со словами: «Если хочешь член, мы дадим тебе член!», «Будь нормальным!» Со мной делали то, о чём я не хочу вспоминать. Но это можно охарактеризовать как пытки.
Европейские игры
Тем же летом мы начали готовить кампанию, посвящённую Европейским играм в Баку 2015 года. Чтобы привлечь внимание олимпийских комитетов разных стран и правозащитных организаций к правам ЛГБТ-людей в стране, мы призывали солидарных людей по всему миру фотографироваться с радужным флагом на фоне азербайджанского посольства.
Когда на сайте Nefes появилась публикация о подготовке кампании, районный участковый позвонил мне: «Пожалуйста, приди мирно и не создавай проблем. Или нам придётся самим за тобой прийти». Я понимал, что они меня зовут не для того, чтобы попить чаю. Но я не мог убежать, и мне некуда было идти. Решил просто пойти и послушать, что им нужно от меня на этот раз.
Меня снова били и снова делали со мной то, о чём я не хочу говорить. После одного из ударов по голове у меня начало резко ухудшаться зрение.
В итоге мы не смогли провести кампанию. Через несколько месяцев мою коллегу пригласили в департамент по противодействию терроризму. Пять часов её допрашивали, задавая вопросы обо мне: что я делаю, какие мои планы, с кем вижусь. Меня тогда не было в стране, но я понимал, что из-за кампании у людей могут быть большие проблемы. Что может произойти ужасное: они злы из-за того, что не могут меня остановить.
Помолвка
Мы с моим на тот момент молодым человеком Эмилем (имя героя изменено. — Прим. ред.) познакомились на одной из встреч. Долго переписывались в фейсбуке и созванивались по скайпу. Однажды разговор затянулся на всю ночь, и уже в шесть утра я сел в первую электричку из Сумгаита в Баку, весь день мы с Эмилем гуляли по Бакинскому бульвару вдоль Каспийского моря.
Мы оба родились в сентябре, с интервалом в сутки. В сентябре 2014 года, примерно в эти даты, мы символически обменялись кольцами. Обручились в квартире в компании ещё троих близких друзей. В тот же день я выложил в фейсбук фотографию руки с кольцом и подписью: «Да, мы сделали и это. Выступили против нашего гомофобного общества. Желаю испытать это каждому имеющему храбрость и силу. У любви нет пола, не забывайте это. Прошу всех, кому не понравится это событие, оставить своё мнение при себе. Благодарю каждого, кто рад нашему счастливому дню и поддерживает нас».
Азербайджанские интернет-издания, газеты и телевидение тут же разнесли новость по стране с осуждающими комментариями. СМИ вывешивали мои личные фотографии из социальных сетей и скриншот поста, в котором отражалось моё имя в фейсбуке. Меня не хотели арестовывать: правительство Азербайджана испытывает давление западных стран по вопросу политических заключённых. Если бы меня арестовали, гей-политзек стал бы новой проблемой. Поэтому они выбрали метод публичного осуждения, чтобы общество само от меня избавилось. Мне тут же начали присылать оскорбления — в общей сложности я получил больше тысячи писем и сообщений с угрозами.
В четыре утра у дома остановилась машина, в которой меня ждали друзья. Я выбежал
из квартиры и запрыгнул в машину — побег занял меньше минуты. Когда я покинул дом, соседи выпустили петицию. Они писали, что не хотят видеть гея в своём районе, чтобы их дети росли, глядя на меня
Два дня я не мог выйти из дома. Моя квартира находилась на первом этаже большого дома, который построили при Советском Союзе, в нём жили примерно двести человек. Мужчины из нашего дома стояли под моими окнами и пытались взломать дверь квартиры, которая выходила прямо на улицу. Меня спасло только то, что дверь была металлической, а не деревянной. Соседи сторожили меня у входа в квартиру и пили пиво, а когда допивали — разбивали пустые бутылки с криками: «Мы дадим тебе, что ты хочешь!», «Мы тебя трахнем!». Мужчины говорили, что не хотят, чтобы «петух» жил рядом с ними, что выживут меня из дома. Они обрезали электрические провода, идущие в квартиру — все два дня в квартире не было света. Я звонил на горячую линию помощи — заявку зарегистрировали, но никто не приехал.
Эти два дня я плакал взахлёб. Накануне я подготовил сюрприз к дню рождения моего парня — повесил в квартире сто лампочек в форме сердец. На каждой из них были написаны особенные для нас слова. Пока я был заперт дома, они так и висели — я бродил среди них, читал надписи, обнимал сердечки и плакал. Я не знал, чего я боялся больше — того, что не знаю, что происходит с моим парнем, или того, что все знают о моей личной жизни и мне угрожает опасность.
Спустя два дня ночью раздался звонок: «Подготовься, мы едем». В четыре утра у дома остановилась машина, в которой меня ждали друзья. Я выбежал из квартиры и запрыгнул в машину — побег занял меньше минуты. Когда я покинул дом, соседи выпустили петицию. Они писали, что не хотят видеть гея в своём районе, чтобы их дети росли, глядя на меня. Полиция и сотрудники администрации города взломали мою квартиру и опечатали. Теперь никто не может войти внутрь. Они знают, что я не могу в неё вернуться, но это не значит, что они могут отобрать мою собственность. У меня осталось азербайджанское гражданство.
Эмиль
Родители Эмиля давно подозревали, что он гей. А его двоюродная сестра, с которой он вместе рос (она жила неподалёку), собиралась стать мужчиной. Родители Эмиля понимали, что с ней «что-то не так», и были уверены, что она «плохо на него влияет» и берёт его в «грязные» места. Из-за этого в семье постоянно происходили ссоры и даже драки, а Эмиль старался как можно реже ночевать дома. Однажды его мать принесла канистру с бензином в комнату Эмиля. Она разбрызгала бензин по кровати спящего сына и собиралась поджечь. И кричала: «Я сожгу тебя! Я не хочу такого сына, как ты!» От этого Эмиль проснулся — завязалась борьба, мать кричала и расцарапала ему шею. Примерно за полтора месяца до помолвки он стал оставаться у меня, но его семья не знала, где именно он был.
Мы часто выкладывали совместные фото в инстаграм, и Эмиль говорил родителям, что мы близкие друзья. Но когда газеты рассказали о моей помолвке и выложили мои личные фото, родители Эмиля поняли, что человек, с которым помолвился Джавид, — это их сын. Чтобы не позволить нам общаться, родители попытались забрать документы Эмиля из университета и отправить его в армию. Отец каждый день возил и забирал его из университета на машине, чтобы тот не сбежал. А после учёбы его запирали дома.
Побег
Я знал, на что способна семья Эмиля, поэтому хотел уехать с ним. Я боялся, что он убьёт себя. В один из дней Эмиль сбежал с лекций и встретился со мной. Вместе мы поехали в аэропорт. Мы решили спрятаться в Турции — туда можно было улететь без визы. У нас не было конкретного плана — главное было свалить. Но в Стамбуле я знал людей, у которых можно остаться на время. У нас было немного денег, их хватало, чтобы прожить там несколько дней. Мы встречались с разными организациями, чтобы понять, как быть дальше. Чтобы подбодрить, турецкие знакомые, у которых мы остановились, водили нас по городу или звали гостей — каждый вечер дом был полон людей, все ужинали и слушали музыку.
Тем временем сестра Эмиля писала ему сообщения в WhatsApp о том, что мать попала в больницу, а отец не появляется дома и неизвестно, где он — это было неправдой. Они пытались манипулировать им. Эмилю было плохо, так что мы решили прекратить его связь с родственниками. Но на утро четвёртого дня я услышал, что он на балконе разговаривает с кем-то. Я испугался. Закончив разговор, Эмиль сказал мне: «Прости, но я не могу. Я хочу вернуться к семье». Выяснилось, что семья Эмиля послала своего человека в Стамбул, чтобы забрать сына назад. Когда Эмиль вернулся домой в Азербайджан, в медиа просочилась информация о нём — что это за парень и где он учится. Его отец был важным человеком в Баку, членом политической партии. Семья Эмиля обвинила меня в том, что это я дал информацию медиа, хотя, конечно, я этого не делал.
Мы покинули Азербайджан ради безопасности Эмиля, так что и теперь я отправился вслед за ним. На следующий день после того, как Эмиля забрали из Стамбула, я встретился с его отцом. На встречу отец пришёл с ножом и сказал, что убьёт меня. Он пытался пырнуть меня, а я — избежать атак. Не думаю, что отец Эмиля правда собирался убить меня, скорее хотел напугать. Но он был так зол — никогда не знаешь, на что способен человек в таком состоянии с ножом в руке. Он говорил, что я разрушил и опозорил их семью. Отец спрашивал, сколько я хочу денег, чтобы оставить его сына, объяснял, что он не гей. Позже я понял, что мой бойфренд пытался оправдаться перед семьёй и сказал, что я подсыпал что-то в его напиток, чтобы он был со мной. Когда нам с Эмилем всё же удалось на несколько минут встретиться наедине, он сказал мне: «Извини, я люблю тебя, но не могу бросить родителей».
На следующий день я пришёл к их дому, дверь открыла мать Эмиля. Она кричала, что я вор. Собралась куча народу, приехали полицейские. Они сказали просто: «Уходи отсюда». Видимо, знали меня в лицо и понимали, что происходит.
Несколько дней я ночевал у знакомых или в парках — уже не мог вернуться домой или остаться в стране. Я уехал в Тбилиси, но с азербайджанским паспортом там нельзя было остаться дольше чем на три месяца. Мне повезло — именно в этот момент правозащитники пригласили меня в Страсбург. Я приехал во Францию, но был в депрессии, никого там не знал, не понимал, что мне делать. Тогда я решил поехать в Германию. Там жил человек из Азербайджана с похожей историей. Я пошарил в карманах и купил билет в Дюссельдорф.
Сейчас я живу в этом городе, но продолжаю заниматься проблемами ЛГБТ в Азербайджане. Я создал новую организацию Queer Refugees for Pride, которая помогает ЛГБТ-иммигрантам. Мой фейсбук несколько раз взламывали, присылали письма с анонимными угрозами: «Прекрати делать, что делаешь, или мы превратим твою жизнь в ад». Из писем было понятно, что угрожающие знают, что я делаю и с кем вижусь. Мне продолжают писать в соцсетях с фейковых аккаунтов азербайджанских геев. Однажды на гей-параде в Кёльне прохожий азербайджанец попытался отобрать у меня азербайджанский флаг, с которым я шёл в колонне. Сейчас я пытаюсь забыть всё, что со мной произошло, но, конечно, не могу. Когда я ложусь спать, перед глазами мелькают моменты из прошлого, и я перестаю понимать, где я — здесь или там.
