“Отец говорил, что порубит на куски”. История похищенного кадыровцами чеченского гея
Чеченцу Ибрагиму Селимханову 20 лет, год назад родственники узнали о его гомосексуальности. После угроз и регулярных побоев Ибрагиму удалось сбежать из дома – при поддержке “Российской ЛГБТ-сети” он выехал в Москву и начал там новую жизнь. Но в мае молодого человека похитили чеченские силовики и насильно увезли в республику. Их интересовала информация о правозащитниках, которые помогают ЛГБТ-людям с Северного Кавказа.
Впоследствии Ибрагиму пришлось покинуть Россию. Он рассказал Кавказ.Реалии, как смог дважды избежать угрозы гибели, можно ли спрятаться от преследования и как ЛГБТ-люди на Кавказе скрывают свою ориентацию.
Угроза
– Я жил у родственников на Севере, в Сургуте, учился там в колледже. На каникулы уезжал домой – родственники по отцу живут на границе Чечни и Дагестана. С родной матерью я не виделся с трех лет. О ней никогда ничего хорошего в семье не говорили: как оказалось, она не выдержала моего отца и сама развелась с ним. Это задело его гордость. Нам всем запрещали с ней общаться. У меня и до сих пор нет с ней контакта.
Давление со стороны родственников я постоянно ощущал – расспрашивали, есть ли у меня девушка, часто проверяли мой телефон. Так было и дома, на Кавказе, так что я не удивлялся. А весной 2020-го начался карантин, нас всех закрыли дома. Мой дядя, который обычно и проверял мой телефон, уехал, и я, скажем так, потерял бдительность.
В один момент я вижу, что телефон проверяет моя тетя. Она увидела там то, что ее напугало – позвонила дяде, моей мачехе и двоюродному брату. Там были фотографии, по которым она все поняла. Я вообще думаю, что она никогда не видела голых мужчин, кроме моего дяди.
Это было в конце семестра, перед летними каникулами. Меня отправили домой, к родственникам на Кавказ, даже не дожидаясь конца семестра. И там мачеха меня поставила перед фактом, что я должен жениться. Мне было 19 лет тогда. Девушке, которую они выбрали, – 16. Она из очень религиозной семьи, очень хорошая, и я понимал, что брак невозможен. Во-первых, она несовершеннолетняя. Во-вторых, я ведь испорчу ей жизнь. Мы так или иначе развелись бы, а как бы ей жилось разведенной? Я наотрез отказался. И тогда мне сказали: “Ок, тогда обо всем узнает твой отец”.
Я им говорил, чтобы дали мне время. Может, это не навсегда у меня, я исправлюсь. Но они были настроены категорично.
Вообще-то многие у нас делают так – находят девушку, тоже ЛГБТ, и оформляют брак. Парень-гей* ищет девочку, такую же, тоже чеченку. При этом каждый живет своей личной жизнью. Хотя могут быть даже общие дети. Я такие браки видел, и поверь, никто бы никогда не догадался, что это гей и лесбиянка. Я думал, что это как раз нормальный вариант – я бы мог с кем-то делиться, это же могла бы быть подруга, и все бы отстали от меня. Хотел закончить учебу и так и сделать. Но та девочка, на которой меня хотели женить… Она бы не пережила этого, у нас не было бы ничего общего. Я бы действительно испортил ей жизнь. Ты же знаешь, что разведенных девочек у нас очень осуждают.
Все равно я не верил, что они скажут отцу, ведь они понимали, чем это грозит мне. Но они сказали. И в начале ноября мне позвонил брат и сказал: “В нашем доме все плохо, не знаю, что ты сделал, но бери себя в руки и беги. Отец за тобой едет”.
Отец говорил мне и братьям еще с детства, когда мне было года четыре, что если мы хоть раз его опозорим, то он нас расстреляет, порубит на куски и похоронит как собак – рядом с кладбищем, где похоронены наши родственники. Это я слышал с самого детства, с четырех лет. Я всегда понимал, что будет.
Когда мне сказали, что отец за мной едет, я был в ужасе. Меня заперли дома, никуда не выпускали. Я не ходил даже в колледж. Там, кстати, очень из-за этого волновались.
Дядя, когда узнал обо мне, начал меня регулярно бить. Он здоровый такой дядька, выпить любит. Бил меня по лицу, оскорблял, говорил: “Ты пидор, петух, ты противен, ты мерзкий, говори, у кого ***(с кем занимался оральным сексом)”. Еще и друзьям рассказывал. Они все смеялись надо мной. Мне было тошно от самого себя, хотелось умереть, пропасть, провалиться сквозь землю. В какой-то момент это стало для меня нормой, я думал, что я просто виноват и терпел. Но приезд отца… Я думал, что на этом все, надо подводить итоги жизни. Хотелось, конечно, верить, что это не конец. Потом я нашел в интернете контакты ЛГБТ-сети, и мне помогли уехать.
Я взял все документы и побежал. Реально. Выйти через дверь я не мог – она была закрыта, и дядя внимательно за мной следил. Было короткое время, когда дядя уходил – тогда только можно было дом покинуть. А ведь еще и дорога до аэропорта… Мне вызвали такси, все надо было делать очень быстро. Я выпрыгнул в окно, во двор к соседке. Выбежал на улицу и начал искать такси. И вот я бегу, через окно, выхожу на улицу – а такси еще нет. Я думал, конец. Но машина приехала – я сел в нее и поехал в аэропорт. Всю дорогу я думал, что за мной едут, они все поняли и мне конец. Но я уехал в Москву. Мне реально спасли жизнь.
Побег
В Москву я попал в начале осени 2020 года. Первые несколько дней я совсем не спал, а потом просто сидел в углу около своей кровати. Мне приносили еду, просто ставили передо мной, чтобы я хоть что-то поел. Я не понимал, что дальше делать? Что будет с моей жизнью? Наверное, это был шок.
Потом пришел страх. В магазин выходил с ножом и вилкой в кармане. Был такой момент, когда я постоянно слышал, будто кто-то стучится в дверь. Звонил куратору, он приезжал и проверял, все ли в порядке. Я очень боялся выходить из дома. К тому же скоро я узнал, что мои родственники подключили к поискам московских полицейских, что меня подали в федеральный розыск.
Легче мне стало, только когда я написал заявление с просьбой снять меня с федерального розыска. Его приняли без проблем. Следовательница, которая его принимала, совершенно нормально отреагировала на то, что я написал об угрозах из-за сексуальной ориентации. После этого я немного выдохнул.
Но мне объяснили, что, если с розыска я снят, это не значит, что меня не ищут. Я выходил на улицу только в кепке, в маске, хотя и понимаю, что камеры распознают лицо даже в этом случае.
За все время с тех пор, как я уехал, я поговорил с родственниками со стороны отца несколько раз. Они пытались узнать мои координаты, мачеха плакала. Потом сказали, что найдут меня и не дадут мне жизни. Когда отец понял, что я не согласен вернуться, то сказал так: “Меняй имя, фамилию, отчество, национальность и живи, не отсвечивая. Если хоть где-то хоть что-то я о тебе услышу, ты знаешь, что будет”.
Еще был странный разговор с куратором из моего колледжа. Она вдруг начала связываться со мной и уговаривать меня вернуться в Сургут. Говорила, что все будет ок, что меня тут никто не тронет. Позже я узнал, что все эти звонки отслеживались и что можно запросто отследить звонок, сделанный через приложение “ВКонтакте”. Этой социальной сети вообще нельзя доверять, они всё сдают полиции. Никому не советую ей пользоваться.
Похищение
Весной я связался с родственниками со стороны матери. Я думал, что они не знают про мою ориентацию, ведь родня отца не общается с ними. Но они мне сказали, что уже все обо всем знают.
Они очень просили меня вернуться домой, говорили, что все будет ок. А через неделю родственница матери позвонила мне сама, из Чечни, и не со своего номера. Сказала, чтобы я не возвращался домой, что к ним приходили какие-то люди, и повесила трубку. Я звонил, но она больше не отвечала.
На третий день меня нашли. Это произошло 15 мая. Я шел по делам в банк, нужно было переоформить документы. У меня с собой был телефон, ключи от квартиры, паспорт и немного денег, рублей 300. Мы собирались с ребятами в “Макдональдс” и в кино. Это было днем, рядом метро – много людей на улице. И резко ко мне подошел мужчина, схватил за руку и заговорил со мной по-чеченски, назвал мое имя полностью. Я опешил, сказал: да, это я. Мужчина этот был одет не как полицейский, лет сорока, волосы с проседью, среднего роста. У него было оружие – и это было видно. Недалеко стояла машина, обычная такая серая “Лада Приора”, уже видавшая виды… За этим мужчиной вышло еще трое, тоже чеченцы. У двоих была борода, довольно длинная. Сказали: “Садись лучше в машину по-хорошему”. Я сопротивлялся, они начали меня туда запихивать, в машину. И никто из проходивших мимо даже не попытался мне помочь.
Уже в машине они били меня кулаками по плечам и по бокам. Забрали телефон, паспорт, ключи и деньги. Разблокировать телефон им не составило труда – теперь я знаю, что функция распознавания лица для телефона – это зло, ее надо отключать. Говорили: “Куда шел? Где квартира, кто там живет с тобой?” Я молчал, то ли от шока, то ли от страха. Они показывали мне ключи и говорили: “Мы все равно узнаем, ключи-то твои у нас”.
Мы ехали достаточно долго, выехали из Москвы. Я думал, что их нанял мой дядя, что они хотят меня прикончить, утопить в реке или закопать в лесу. Думал только о том, что не могу попрощаться с друзьями. Надежды не было никакой, я думал только о том, что вот, всё, конец. Они меня ни о чем уже не расспрашивали, мы ехали молча. Вышли где-то на обочине, пошли пешком, и только минут через десять я понял, что мы подошли к аэропорту. Скорее всего, это было Внуково. Завели меня туда через какую-то обычную дверь, не через главный вход. Там стояла проверка. Того мужчину, у которого было оружие, спросили: у вас есть лицензия? Они отошли в сторону с проверяющим, поговорили пару минут, и мы все прошли в здание без вопросов. Меня повели на стойку регистрации – там мне дали билет на самолет в Грозный.
В самолет со мной сели двое из тех мужчин, которые меня привезли. Пока мы летели, я надеялся, что самолет разобьется. Но нет. В аэропорту Грозного нас ждали две машины. Эти двое со мной не поехали, там были уже другие люди. На них уже была полицейская форма. Ехали мы минут 50, явно за пределы города. Так меня привезли к зданию МВД – по крайней мере, на нем была такая символика. Раньше я не был в этом месте, но уверен, что оно – не в Грозном.
Там у входа меня встретили сотрудники полиции и сказали, что я обязан пройти с ними. На вопрос – что я совершил – никто не отвечал. Меня завели в кабинет и начали допрашивать. Их интересовало все, что связано с “Российской ЛГБТ-сетью”. Мой телефон, конечно, был уже у них в руках. Меня удивило, насколько они хорошо были проинформированы: знали имена и фамилии ответственных лиц и кураторов… Я практически ничего не мог сказать, у меня началась аллергия – я постоянно чихал, опухло горло. У меня всегда эта проблема в Чечне, мне нужны таблетки от аллергии. Я просил мне их дать, но они надо мной только смеялись.
Думаю, около суток я провел в этом месте. Все время я не спал. Один раз меня вывели в другую комнату. Там сидел парень, совсем сломленный, весь побитый. Он был в прострации, молчал. А потом начал говорить со мной. Сказал, что его зовут Альви, что он тут уже четыре месяца, что ничего никому не поможет, что надо молиться. Это вызывало ужас – я думал, что со мной будет то же самое.
Когда меня вывели из кабинета на улицу, я подумал, что теперь повезут убивать. Но там ждали родственники мамы. Им сказали: забирайте и постригите налысо. Всю дорогу мы ехали молча. Так меня опять увезли домой.
Второй побег
Из дома меня не выпускали. Я просил дать мне хотя бы позвонить своим представителям, сообщить, что я жив, но они не давали. Когда кто-то приходил, меня запирали в комнате, чтобы никто меня не увидел. Символично – мне приходилось спать на том же диване, где лежала моя мать после того, как отец забрал меня и братьев у нее, она лежала там и плакала. И вот спустя столько лет на том же диване уже лежал и плакал я.
Вскоре начали появляться родственники со стороны отца. Говорили, что будут стоять под дверью, пока им меня не покажут. Еще через пару дней пришли какие-то люди – отдали мои документы и телефон. Деньги не отдали, кстати. Телефоном мне пользоваться запретили.
Я не знаю, как, в каком-то бессознательном состоянии я выбежал из дома, схватил какие-то вещи и телефон. Пошел по проспекту Кадырова как какой-то больной. Я очень хотел связаться с организацией и решил убежать подальше от дома и написать оттуда. Так я и сделал. Родственники меня, конечно, сразу нашли. Я умолял их дать мне позвонить хотя бы один раз, и они согласились. Мы уехали за город, оттуда я позвонил в организацию. После этого разговора удалось убедить родственников отпустить меня. С тех пор я ни разу не общался ни с кем из своих родственников. Я каждый день думаю, что с ними сейчас, но понимаю, что любые контакты со мной могут быть для них опасны.
***
Ибрагим Селимханов покинул Чечню и на автобусах добрался до Москвы. 29 июня вместе с адвокатом от организации “Российская ЛГБТ-сеть” он подал , но уголовное дело до сих пор не возбуждено. Организация подала по этому факту жалобу на бездействие полиции.
* В тексте используется терминология, которую употребляет сам интервьюируемый.
