К нам «такие» не обращаются В ЛГБТ-парах тоже бывает домашнее насилие. Защититься от него еще сложнее
Домашнее насилие в ЛГБТ-парах обсуждают редко — не только из-за снисходительного отношения к семейным конфликтам, но и из-за общей атмосферы гомофобии, которая в России является частью официальной политики (о чем «Медуза» регулярно пишет). Из-за этого люди из ЛГБТ-сообщества почти не обращаются в полицию, часто не могут рассказать о своей проблеме родным (потому что скрывают свою ориентацию), а иногда думают, что не имеют права жаловаться, поскольку «сами выбрали такую жизнь». По просьбе «Медузы» журналистка Наталия Подлыжняк выяснила, как устроено домашнее насилие в гомосексуальных парах в России и в мире — и можно ли от него защититься в среде, которая враждебна к ЛГБТ+.
«Однажды меня уволили с работы за то, что я открытый гей. Может пора писать об этом в резюме. Но куда? В графу навыки? Бред же. Вот драться — это навык. Если ко мне подойдут и скажут: „Я боксер, и знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?“. Я же ему не отвечу: „А я — гей! Знаешь, что я могу с тобой сделать?“» — так Евгений Трушин шутит со сцены петербургского бара «1703» во время «Открытого микрофона», когда любой желающий стендап-комик может выйти на публику. Он открыто рассказывает всем, что он гей (со стороны барной стойки слышится: «У-у-у, пидорас!»), про абьюзивные отношения, насилие со стороны партнера и трудное детство.
Последние отношения Евгения длились три года. Партнером Евгения был кинокритик и преподаватель, употреблявший наркотики. Евгения это смущало: раньше он уже встречался с парнем, у которого была наркотическая зависимость. Евгений начал высказывать недовольство, но в уклад жизни его партнера не вписывался человек, который будет осуждать его за что-то или перестраивать его жизнь. «Это была жизнь в постоянном [наркотическом угаре]. До этого у него практически не было продолжительных долгих отношений, он не знал, как жить вместе с геем на постоянной основе. И, мне кажется, он не мог принять в себе гея, — объясняет Евгений. — Я предлагал вместе пойти к психологу, но для него это было невозможным. Я пытался проговаривать наши проблемы, но он не хотел даже в личных отношениях затрагивать личное. И в итоге перешел в нападение».
Начались угрозы, поиск других партнеров, разговоры про секс втроем, приставания друзей, которых партнер приглашал без спроса. Все это смущало Евгения: никто не спрашивал, хочет ли он сам этого. Потом с балкона полетели вещи. «Не знаю, видимо, он хотел накормить моими вещами голубей», — иронизирует Евгений. По его словам, партнер запрещал ему выступать в стендапе. Находиться вдвоем Евгению с партнером было сложно — они сразу начинали ругаться.
«В один из вечеров он долго бегал от меня. Мы должны были идти к подруге, но он так сильно нажрался, что я решил просто отвести его домой, — рассказывает Евгений. — До этого в наших отношениях были угрозы, но в тот вечер он реально сломал мне нос, избил меня. В тот момент до меня что-то дошло».
Вы готовы не молчать?
Как правило, о домашнем насилии говорят в связи с гетеросексуальными парами, хотя представители ЛГБТ-сообщества становятся его жертвами не реже. Согласно (2014), опрошенные лесбиянки сталкивались с насилием со стороны партнерши чаще (43,8%), чем гетеросексуалки (35%). У мужчин показатели ниже: 29% — среди опрошенных гетеросексуалов, 26% — среди геев. Самый высокий процент обнаружили среди бисексуальных женщин — 61,1%.
Другие данные встречаются гораздо реже: домашнее насилие в ЛГБТ-парах плохо изучено не только в России, но и на Западе. на эту тему провела команда правового проекта «Вы готовы не молчать?» на базе Ресурсного центра для ЛГБТ в Екатеринбурге. В опросе участвовали 1539 человек. Выяснилось, что 25,8% опрошенных сталкивались с явными проявлениями физического насилия, после которых оставались следы или приходилось обращаться к врачу. 52% занимались сексом с партнером, не желая этого, чтобы не провоцировать ссору, обиду или долгие уговоры. 27,9% имели дело с партнерами, которые раскрыли их ориентацию публично (это называется аутинг).
23-летняя Настя (фамилия не указана по просьбе героини) рассказывает, что, столкнувшись с домашним насилием в лесбийской паре, долго не понимала, что происходит, потому что партнерское насилие в ЛГБТ-парах обсуждается очень редко. «Если честно, домашнее насилие ассоциировалось у меня только с традиционными парами. Я не понимала, что такое абьюзивные отношения. Мне говорили, что я мазохистка, что мне нравится быть в роли жертвы», — объясняет она.
Бывшая девушка Насти младше нее на четыре года. Когда они начали встречаться, партнерше было 17, что стало инструментом для шантажа. Еще в самом начале отношений Настя пару раз пыталась уйти — но девушка угрожала, что сообщит обо всем в полицию. Однако с наступлением 18-летия манипуляции не закончились. Девушка много раз говорила, что покончит с собой, резала себе руки, лицо, грозилась выкинуть вещи или привести мужчину и заниматься с ним сексом на глазах у Насти. Последнее было излюбленной угрозой: в начале их отношений партнерша изменила Насте с парнем.
Настя не помнит, когда ее ударили впервые: «Первый раз это было не так страшно, просто пару раз дала пощечину. Второй раз [таскала] за волосы, третий раз меня просто кидали на пол, били по спине, животу, кусали, вырывали волосы. Я боялась, что человек возьмет нож и всадит его в меня».
Сначала девушки жили в общежитии, потом Настя сняла квартиру, куда они переехали вместе. Это только усугубило ситуацию. «Там она чувствовала себя уверенно, больше никого вокруг, можно делать со мной, что хочешь, — говорит Настя. — Я довольно спортивная по телосложению, но всегда сдерживала себя, чтобы не двинуть ей, потому что если ответить, то это спровоцирует ее еще на большую агрессию. Я просто терпела, старалась группироваться».
Со временем пара вернулась в общежитие. Настя думала, что наличие людей за тонкими стенами остановит партнершу. Но ничего не изменилось. Последней каплей стал случай, когда Настя отказалась идти с ней в бар. Слово за слово, девушки начали ругаться, Настя неудачно хлопнула ее рукой по коленке. «Она как будто этого и ждала, — говорит Настя. — Потом было все, она даже хотела вытащить меня голой в общий коридор».
Настя забрала вещи, пока ее девушка была на родине в Белоруссии, и съехала. На протяжении всех отношений она, будучи юристом по образованию, не видела смысла обращаться в полицию. Даже не стала рассказывать маме, хотя та знает о ее сексуальной ориентации. «[Мама] живет с надеждой, что я встречу нормального мужчину и все пройдет», — объясняет Настя.
«Ты же сам хотел так жить»
Юристка и работница Ресурсного центра для ЛГБТ в Екатеринбурге Анна Плюснина рассказывает, что за все время работы лишь однажды помогала написать заявление в полицию из-за насилия в ЛГБТ-паре. В подавляющем большинстве случаев люди отказываются идти в правоохранительные органы. Но и та история закончилась ничем: дело так и не возбудили, девушка вернулась к партнерше и больше никогда не выходила на связь с центром.
В полицию не стал обращаться и Егор. Парень избил его всего один раз после вечеринки, на которой Егор хотел остаться. Уже на улице, перед тем как сесть в такси, партнер захотел поговорить с Егором наедине. «Мы отошли. Он взял меня за запястья, я стал говорить, что мне больно. Он ударил меня по лицу, потом сделал это еще раз. Я говорю ему: „Пожалуйста, не делай этого“. Он бьет еще раз, я падаю. Пока его оттаскивали подбежавшие друзья, он успел еще раз зарядить мне ногой по телу», — вспоминает Егор.
Друзья убеждали Егора, что нужно обратиться в полицию. Но его остановил страх, что ситуация может обернуться против него. Он боялся, что бывший парень станет его преследовать или что из-за обращения в полицию все узнают о его ориентации; в семье Егора только мама знает, что он гей. «Я даже жертвой домашнего насилия себя не представлял, — объясняет Егор. — Ну да, меня избили, поплатился за свою глупость».
С одной стороны, ЛГБТ-люди чаще боятся обращаться в правоохранительные органы из-за общей гомофобной риторики, считает психолог Ресурсного центра для ЛГБТ в Екатеринбурге Полина Закирова. «С другой — они чаще остаются наедине со своей проблемой: мама не знает, подруги и друзья не приняли, — говорит Закирова. — В такой ситуации человек может начать обвинять самого себя: „Ты же сам хотел так жить!“» В свою очередь, абьюзер, поясняет Закирова, понимает, что жертва никому ничего не расскажет, не пойдет писать заявление в полицию, и это развязывает руки.
В кризисных центрах, поддерживающих ЛГБТ-людей, помимо юридической и психологической помощи часто предлагают так называемое социальное сопровождение, то есть человека, который будет готов сходить вместе с вами к психологу, врачу или в полицию.
«Гомофобия в полиции, конечно, не слухи. Смех, обесценивание, игнорирование проблемы становятся в пять раз сильнее, чем если придет гетеросексуальная персона, — рассказывает Регина Дзугкоева, правозащитница, психолог, создательница дальневосточного общественного движения „Маяк“ (входит в Российскую ЛГБТ-сеть). — Ко мне приходят мужчины, которые уже подавали заявления в полицию, над ними чаще всего смеется весь участок: „Тьфу, пидор!“ Совсем другое дело, если рядом с вами стоит юрист». Дзугкоева считает, что в случае физического насилия или поступления угроз подавать заявления в полицию можно и даже нужно.
«По текущему виду уголовного законодательства и Кодекса административных правонарушений не имеет никакого значения, кто причиняет человеку побои или угрожает убийством. На квалификацию это никак не влияет: неважно в отношении знакомого, незнакомого, гетеро- или гомосексуального человека», — говорит адвокат Валентина Фролова.
Другое дело — психологическое или экономическое насилие. Без специального закона такие случаи не регулируются государством. Более того, в нынешней версии законопроекта о домашнем насилии, на сайте Совета Федерации, подразумевается, что после принятия он будет распространяться только на родственников, официально расписанных супругов и так далее. Люди, живущие вместе вне государственного брака, не смогут защититься от специфических видов домашнего насилия.
В США более внимательному отношению к проблеме способствует закон о домашнем насилии, в который в 2013 году положения о недискриминации: теперь документ защищает (и наказывает) любого человека, невзирая на его ориентацию и гендерную идентичность.
Хотя именно экономическое насилие в российских ЛГБТ-семьях, , наименее распространенная проблема. «В таких парах каждый стремится зарабатывать деньги сам. Людям легче разойтись из-за меньшего давления традиционных ценностей», — объясняет психолог Регина Дзугкоева.
«Вся Россия на контакте»
Настя смогла выйти из травмирующих отношений, но до сих пор переживает, что может опять оказаться в таких обстоятельствах: «Я бы хотела пообщаться с психиатром, потому что головой понимаю, что нельзя возвращаться. Но есть страх, что я могу дать слабину и снова сойтись с ней. Меня задевает то, как демонстративно она не пытается меня вернуть. Как грубо приказывает мне привезти, забрать какие-то вещи».
После пережитого домашнего насилия многим требуется психологическая помощь. Но ЛГБТ-люди испытывают дополнительные сложности в поиске специалиста. После расставания с избившим его партнером Егор трижды пытался найти себе психолога и дважды получил отказ из-за своей ориентации.
При этом специалисты, отказавшие Егору в помощи, вероятно, поступили в соответствии с профессиональной этикой. В университетах на факультетах психологии учат, отмечает психолог Регина Дзугкоева, что, если к вам пришел человек с темой секса, денег, абортов, сексуальной ориентации или смерти — и он вас раздражает или пугает, то вы не имеете права его консультировать.
«Если клиент говорит, а я эмоционально вовлекаюсь, то я не могу его вести, — говорит Дзугкоева. — Столкнувшись с ЛГБТ-клиентом, очень многие психологи впадают в напряжение, начинают либо чересчур поддерживать, либо скрыто или даже открыто лечить: „Сейчас мы проработаем травму детства, и ты станешь гетероориентированным“».
«Россия держится на контакте: мы передаем клиентов друг другу. Если ко мне обращается человек из Перми, я отправляю его на очный прием к другому специалисту в его городе, — комментирует психолог Ресурсного центра для ЛГБТ в Екатеринбурге Полина Закирова. — Если человек находится в отдаленном населенном пункте, то я созвонюсь с ним и сделаю все возможное, чтобы нормализовать его эмоциональное состояние».
По мнению Закировой, необходимо учить специалистов работать с людьми, которые столкнулись с физическим или эмоциональным насилием. «Мы обзванивали кризисные центры по всей стране, спрашивая, готовы ли они принимать ЛГБТ-персон. Ответ пришел не от всех. Некоторые ответили, но в духе того, что, мол, к ним „такие“ не обращаются, — говорит психолог. — Было бы отлично, если бы все кризисные центры были готовы принять гомосексуальную персону наравне с гетеросексуальной. В моем понимании здесь не должно быть различия».
