На Берлинском кинофестивале 11 февраля состоялась премьера документального фильма “Нелли и Надин” шведского режиссера Магнуса Герттена. В нем рассказывается история двух женщин, встретившихся и полюбивших друг друга в концентрационном лагере Равенсбрюк.
Документалист не в первый раз затрагивает тему Холокоста. В своих предыдущих картинах “У каждого лица есть имя” и “Гавань надежды” он исследовал cудьбы вернувшихся из концлагерей в Швецию после окончания войны. Главной отправной точкой для работы стала архивная пленка, сделанная шведским оператором Густафом Буге 28 апреля 1945 года. Тогда около 2000 выживших людей сошли с кораблей Красного Креста в порт Мальме. Истощенные, но счастливые, они смотрят в камеру, и в их глазах бездна, за которой скрываются годы страшных мук и испытаний.
Одним из самых завораживающих лиц на той пленке было лицо Надин Хван. Именно она стала героиней новой картины Герттена. В канун Рождества 1944 года в концлагере Надин познакомилась с бельгийской оперной певицей Нелли. В конце февраля 1945 года их разлучили. Чудом они обе выжили в концлагерях. В 1947 году им удалось воссоединиться, с тех пор женщины не расставались и провели остаток жизни вместе.
В течение многих лет их любовь держалась в секрете даже для некоторых близких родственников. С одним из них, внучкой Сильви, встречается режиссер фильма Магнус Герттен. Вместе через личные архивы они реконструируют путь страданий бабушки, а также рассказывают историю любви этих женщин.
Настоящее время встретились с режиссером в Берлине и поговорили о работе над картиной.
– У вас получается своеобразная трилогия фильмов о Холокосте, вернее, о людях, переживших его. В “У каждого лица есть имя” вы рассказывали сразу много небольших историй, ваши герои видели архивные кадры и вспоминали о лагерях, о жизни после них. В “Нелли и Надин” вы через концлагерь рассказываете вообще о ХХ веке. Как вам удалось копнуть так глубоко?
– В фильме “У каждого лица есть имя” была идея отдать дань уважения каждому, кто появляется в кадре на архивной пленке. Поэтому было много героев. Уже третий фильм появляется благодаря архивной пленке, снятой в апреле 1945 года, но я вообще не собирался делать трилогию. Я увидел пленку в 2007 году и был поражен, так как это отличные кадры не только с исторической точки зрения, но и художественной. Меня сразу очаровали те лица. Я задал себе простой вопрос: “Кто эти люди?” И так началось мое приключение.
Я сделал “Бухту надежды” в 2011 году, постарался показать историю Мальме, как местные помогали выжившим. Когда этот фильм показали по телевизору, я стал получать многочисленные письма, звонки от родных и родственников со словами: “Я видел мою маму”, а кто-то даже узнавал себя. И так я решил, что стоит сделать другой фильм. Мы опубликовали список пассажиров в социальных сетях, стали искать людей. Нам стали писать со всего света. И мы сделали “У каждого лица есть имя”.
С этим фильмом мы много путешествовали по разным фестивалям. И за день до показа в Париже в 2016 году мне пришло электронное письмо от семьи фермеров с севера Франции. Они просили о встрече, потому что у них была какая-то информация для меня. Я повстречал Сильви и Кристиана в баре в Париже, они показали мне фотографии Надин, ее лицо было на пленке из Мальме. Но потом они рассказали о бабушке Сильви, Нелли, с которой Надин встретилась в лагере. Это было невероятно. Это была очень большая история любви.
К тому моменту я уже сделал два фильма про поствоенные переживания и не горел особым желанием делать третий. Да и Сильви была не очень словоохотлива. Она тогда не читала дневник бабушки, не вскрывала ее архив. Я поехал во Францию в 2017 году, и тогда она призналась, что готова зайти в эту историю. Я понял, что можно сделать фильм об этом, показать историю ее глазами, начать это путешествие в прошлое вместе. Она стала мотором этого фильма. Это не просто история о том, что случилось 75 лет назад, но это еще и история о том, что происходит сейчас. Так что мы начали снимать. Это был довольно долгий процесс, мы начали снимать до пандемии, потом были перерывы, а потом начался долгий монтаж.
– Сколько времени потребовалось на него? Говорят, хотя бы в этом вирус играет на руку.
– Да, это верно. Но мой монтажер Яспер Олмунд живет в Копенгагене, и чтобы приехать в Швецию, каждый раз он должен был сделать тест. Но мы преодолели трудности. Но сейчас он, к сожалению, заболел и не смог приехать в Берлин на фестиваль. Это мой 13-й фильм с ним, я очень огорчен, что так получилось. Закон подлости. Премьерный показ я посвятил ему.
– Если вернуться к истории, у второй героини Надин остались родственники? Удалось с кем-то из них пообщаться?
– Мы бы очень хотели найти таких, но дело в том, что у нее не было детей. И у ее единственной сестры тоже не было детей. Они были дочки китайского посла в Мадриде. Мы могли поехать в Китай и найти каких-то дальних родственников, но у них бы не было никакой истории о ней, она не жила в Китае.
– Вы зато в фильме подробно описываете круг ее парижских друзей. Общество, в котором она крутилась.
– Да, именно. Литературный салон и его владелица Натали Клиффорд Барни – очень важная часть истории. Она легенда, одна из первых писательниц – открытых лесбиянок. Натали была очень богата, и благодаря ее деньгам у нее была возможность жить открыто. Она уехала из США в Париж и открыла салон, который в 30-е посещали все: Пикассо, Мата Хари, Кокто, все были там, он был важным местом встречи богемы.
– Ваш фильм в первую очередь о большой любви, а не о лагере и Холокосте. Как вам удалось сделать такой вдохновляющий фильм, казалось бы, там, где вдохновения не может быть?
– Мы очень рано поняли, что если мы будем рассказывать очередную историю о Холокосте, мы оттолкнем зрителя. У людей уже выработался иммунитет к таким темам. Я пытался найти другую оптику. И это нужно было сделать через личную историю. Надо было видеть живые переживания. В дневниках Нелли были очень важные вещи. Она описывала не только то, что видела в лагере, но и свои чувства, мечты, эмоции. Я думаю, она и выжила благодаря этому. Мечты уносили ее далеко от ежедневного ужаса. Хотя там были описаны и страшные вещи, мы это не включали в фильм. Потому что мне кажется, что зритель уже знает много, нам не нужно объяснять снова какие-то вещи, про газовые камеры и т.д.
– В этом смысле ваш фильм уникальный. Он приятно шокирует зрителя.
– А что вас шокировало?
– То, что ожидаешь тяжелую историю о страданиях выживших, а обнаруживаешь гимн любви и свободы.
– Я очень ценю в этом фильме то, что он имеет неожиданные повороты. У нас во время работы было много интересных открытий. Когда старый друг Нелли и Надин говорил об их отношениях, он очень завуалированно говорит о любви, отмечает, что мы не должны говорить о чувствах на публике. А потом я встретил его дочь, и она призналась, что он был женат всю жизнь, но он гей, и он бы предпочел жить так, как Надин и Нелли, но просто не мог это себе позволить. Такой поворот. Я не ожидал этого. И таких сюрпризов в фильме много.
– Вы сопровождаете чтение дневников Нелли интересными черно-белыми кадрами – горящее колесо в поле, пустынные пейзажи. Где вы это снимали? Это же не архивный материал?
– Это тоже архивный материал. Я очень рано решить использовать что-то поэтическое. И нашел поэтический архив. Мы использовали кадры из документального фильма Анри Сторка “Крестьянская симфония” (1942-1944). Он был пионером авангардной документалистики.
Эти фрагменты были сняты в то же время, что и дневники Нелли. И еще они интересны мне тем, что Сторк снимал в оккупированной нацистами Бельгии, и для того чтобы это делать, ему нужно было просить у них разрешения. Из-за этого многие его обвиняли в коллаборационизме. Поэтому в этих изображениях есть сильное напряжение, напоминающее фильм ужасов.
– Но потом вы очень деликатно переходите от ужаса к счастью и принятию. Ваша героиня Сильви видела фильм? Это очень интимная история – обнаружение и принятие гомосексуальности собственной бабушки. Видно, что это было нелегко для нее.
– Это самый волнительный момент – показывать фильм героям. Но мне повезло, она была абсолютно счастлива после просмотра. И даже ее очень молчаливому мужу понравилось. Они приехали в Берлин на премьеру. Мне кажется, мы нашли правильный ход – пройти с ней по этому пути принятия. Она была очень щедра на эмоции, была очень честной, не пыталась выглядеть умной. И поэтому фильм получился таким искренним.
– Вы открыли целую вселенную военных воспоминаний. Будет ли продолжение у трилогии? Есть ли еще что-то, над чем вы хотели бы работать, копнуть глубже?
– Каждый герой той архивной пленки – настоящая сокровищница, каждый второй – шпион, член Сопротивления, и можно было сделать много голливудских блокбастеров. Но я думаю, что мне нужно остановиться.
– Три – это хорошее число.
– Да, я тоже так думаю. Я должен снимать другие фильмы.
