«Эту грязь не смыть»: монологи людей, которые пострадали от коррекционного насилия
Несмотря на то, что гомосексуальность уже давно не считается болезнью, от нее до сих пор «лечить». Один из вариантов — коррекционное изнасилование, так люди, совершающие его, пытаются привить «правильную» сексуальную ориентацию или гендерную идентичность. «Афиша Daily» разобралась в вопросе и поговорила с теми, кто от него пострадал.
Что такое «коррекционное изнасилование»
Как правило, таким термином называют процесс сексуального насилия над ЛГБТ-персоной, цель которого — «исправить» ориентацию пострадавшего или заставить ее соответствовать устоявшимся гендерным ролям. Согласно исследовательнице Мишель Дентон, написавшей «Rape Culture: How Can We End It?» («Культура насилия: Как мы можем положить ей конец?»), «родиной» коррекционного изнасилования как термина называют Южную Африку. Именно там были зафиксированы его первые случаи в отношении лесбиянок, а позднее стало известно, что подобная практика применяется и в других странах мира, среди которых Россия — не исключение. Причем «авторами» этого насилия могут выступать совершенно — от незнакомца и друга до партнера или родственника.
Зачастую повод — нетерпимость к представителям ЛГБТ-сообщества. Так, согласно недавнему Российской ЛГБТ-сети, как минимум 4% ЛГБТ-персон сталкивались с сексуальным насилием (в которое также входит и коррекционное изнасилование) на почве их гендерной идентичности. Впрочем, эта цифра может быть гораздо большей: как указывают авторы проекта , обозначить точное число зафиксированных преступлений в отношении ЛГБТ-персон крайне сложно, так как официальная статистика заметно отличается от той, что представлена в альтернативных докладах известных ЛГБТ-организаций.
Об этой проблеме говорит и редакторка «Открытых», основательница «Лесбийское лобби» Мария Лацинская: «В России не ведется статистика по коррекционным изнасилованиям. Мы не знаем число их жертв, как и не знаем, например, точного числа пострадавших от домашнего насилия». Из‑за отсутствия достаточной информации сложно и обозначить наиболее проблемные регионы в России, где подобная практика применяется чаще всего. «Мне не кажется, что распространенность коррекционных изнасилований в России зависит от региона. Гомофобия и патриархальное сознание — проблема всей страны. Гомофобные мужчины в России нередко прибегают к угрозам и попыткам изнасиловать, называя это «лечением» или «исправлением». Негетеросексуальные девушки, а также трансперсоны могут столкнуться с этим в любом городе нашей страны», — отмечает Лацинская.
По мнению руководительницы психологической Российской ЛГБТ-сети Марии Санубаевой, коррекционное изнасилование может иметь двойную разрушительную силу, потому что добавляется компонент насилия над значимой частью личности — сексуальной идентичностью. Это переживается как интенсивная психологическая травма, которая может также повлечь за собой развитие посттравматического стрессового расстройства.
Проявляться это может в депрессии и тревожности, нарушениях сна, аппетита, в проблемах со здоровьем, проблемах со вступлением в отношения, с доверием к другим людям, в нарушениях сексуальной жизни и других расстройствах.
«Коррекционное изнасилование — совершенно недопустимое действие, которое много говорит о насильнике: человек не справляется с собственной эмоциональной саморегуляцией и пытается урегулировать свои психологические проблемы путем грубого нападения на другого человека», — говорит Санубаева.
Нередко жертвам коррекционного изнасилования приходится прибегать к психологической помощи. В этом случае им нужна особая поддержка, например в виде временной медикаментозной терапии для компенсации последствий травмы. Основная задача психолога в данной ситуации — укрепить психологические границы и восстановить собственную целостность жертвы. Санубаева также отмечает: «Должен быть признан факт насилия, оно должно быть обозначено как недопустимый прием, ответственность за него должна быть полностью передана насильнику (поскольку зачастую у переживших насилие возникает чувство вины, которое возникло из‑за симптома травмы, а не реальной вины, виноват в насилии исключительно насильник). Все это лучше всего осуществлять с привлечением профессиональной помощи психолога или психотерапевта».
Точной информации о том, сколько ЛГБТ-персон в России ежегодно подвергаются корректирующему изнасилованию, нет. Это объясняется отсутствием статистических данных, на которое указывают многие эксперты и активисты.
«Они постоянно говорили мне, что покажут, как приятно быть девушкой»
Виктор, 21 год
Когда мне исполнилось 18 лет, я решил начать гормональную терапию. Об этом знал мой друг, и он был категорически против моего решения. Говорил мне, что стоит передумать, что не нужно «портить свое тело», да и вообще не понимал, как я, «такая красивая девочка с детским лицом», могу чувствовать себя парнем. На тот момент я жил в Саратове, и прервать общение с этим другом я не мог. Несмотря на это непонимание между нами, в целом он был приятным человеком, а найти других друзей в том городе у меня не получалось.
Однажды вечером мне не хотелось оставаться дома. Он позвал меня в гости — выпить, посмотреть какой‑нибудь фильм. Я согласился, ведь уже был дважды у него и все было в порядке. Друг заехал за мной на машине, но когда я сел внутрь, то понял, что мы не одни.
В тот же момент я почувствовал, что что‑то идет не так. Но все равно мысленно пытался себя успокоить. «Да что будет, он же не такой, мы столько раз оставались вместе, и все заканчивалось хорошо», — думал я. Когда мы приехали и вошли в квартиру, я увидел, что друг запирает входную дверь. Это тоже показалось мне странным, ведь обычно он этого не делал. Мы сели пить вино, а потом они внезапно повалили меня на кровать. Это было сделать нетрудно, я весил всего 47 килограмм.
Они постоянно говорили мне, что покажут, как приятно быть девушкой, что я не должен ничего делать со своим телом, и заставляли меня смотреть им в глаза. Когда все закончилось, меня просто положили на край кровати. Через несколько часов один из них снова меня изнасиловал. У меня не было сил двигаться, бежать, сопротивляться. А они просто гордились тем, что сделали. Ушел я лишь утром.
После этого случая я месяц не выходил из дома. Я стал агрессивным, начал пить, побрил голову. Мне хотелось, чтобы никто больше не считал меня «милой девушкой», поэтому я пытался воплотить всю «токсичную маскулинность», которая была во мне. Это был сложный период моей жизни, о котором не хочется вспоминать. Летом того же года я уехал в Петербург и начал гормональную терапию. Сейчас я хожу к психотерапевту и меняю документы.
«Ты сломлена, но я тебе помогу»
Александр, 23 года
Я никогда не думал, что нечто подобное может случиться со мной. Тогда мне был 21 год: я работал в довольно толерантной компании, руководство знало, что я — трансгендерный мужчина, который собирается сделать гормональный переход, и относилось ко мне положительно. Все было хорошо.
Однажды у нас появился новый сотрудник — молодой парень лет 25, вежливый, общительный. Мы быстро нашли с ним общий язык. Однако ему было сложно понять, что я трансгендерный мужчина. Я столкнулся с мисгендерингом с его стороны — когда окружающие воспринимают тебя по половой, а не гендерной идентичности. Объяснив ему, кто я такой, я увидел в ответ искренний взгляд и улыбку со словами: «Я все равно принимаю тебя». Но он не принял.
Ничего не подозревая, я сильнее привязывался к нему. Доверял. Мы стали, как мне тогда казалось, настоящими друзьями. Часто гуляли, посещали музеи. Пару раз я приезжал к нему домой. Мы заказывали много еды, смотрели сериалы, болтали ночами. Я был счастлив, что в моей жизни появился такой человек. Все это продолжалось около четырех месяцев.
И в один из таких вечеров он впервые за время нашего общения поднял тему моей трансгендерности. Начиналось все с простых вопросов: «когда ты понял?», «как понял?». С каждым последующим вопросом я ощущал сначала дикий холод в его тоне, а потом злость и вовсе стала открытой. Мой голос дрожал. Я не мог уже нормально составлять предложения. А его тон становился жестче и увереннее, пока в один момент я не услышал фразу: «Ты сломлена, но я тебе помогу». У меня было чувство, что мне выстрелили в сердце.
Он схватил меня, продолжая повторять: «Я покажу тебе, насколько прекрасно быть девушкой». Мне было страшно. Я плакал и вырывался. В какой‑то момент я укусил его. После чего получил удар по лицу. И еще один. Помню, во рту была кровь. Он выбил мне зуб.
Я хотел умереть на месте. Но еще сильнее тогда я желал смерти ему. Он бил меня, а потом вовсе скинул с кровати со словами: «Такие, как ты, жить не должны». Он сидел надо мной и закуривал. Усмехался. А потом сказал, что дает шанс мне уйти. Смутно помню, как я добрался до дома. Помню только обрывки, как я сижу в душе и рыдаю.
В чем я виноват? Я не сломан, не нужно меня чинить! Это я. Такой же человек, как и все остальные. Это моя жизнь, и никто не вправе насильно меня менять.
Я выжил после этого, хотя мечтал о смерти, верил, что эту грязь не смыть. Но я пришел в себя. Медленно. Были проблемы с доверием, снились кошмары, боялся встретить его в толпе. Но разве ему и таким, как он, решать, кому жить, а кому нет?
Все, что произошло, полностью разрушило меня, а после построило заново, но уже сильного, знающего о человеческой подлости и уродстве некоторых душ. Прошло почти два года с того вечера. Я уже не помню себя таким беззащитным, каким был тогда. Я стал сильнее.
Люди думают, что они могут вершить судьбы и решать за других, кем им быть, но это не так — это ужасно и бесчеловечно. Но как бороться с этим? Как понять, что ты в опасности? Я так и не нашел ответ на этот вопрос.
«Один раз бы изнасиловал тебя, ты бы все понял»
Саша, 25 лет
Когда я стал жертвой корректирующего изнасилования в первый раз, мне было 12 лет. Это сделал мой отец. Ему не нравилось, что я красил волосы, ходил в гости к своим друзьям и часто оставался у них на ночевки. Уверенный, что «волосы красят только педики», а с друзьями я только и делаю, что занимаюсь сексом, он решил, что таким способом поможет мне понять, что я живу неправильно.
Он часто бросался угрозами в мой адрес, но от слов к делу какое‑то время не переходил. Однажды даже сказал мне: «Я бы изнасиловали тебя, ты бы все понял». Но даже тогда я подумал, что это очередная пустая угроза, и поэтому не воспринял его слова всерьез. На следующий день после этой фразы я, как обычно, пошел в школу. Вернувшись домой, я обнаружил, что я один. Решил пойти в душ, но стоило мне выйти, как отец набросился на меня.
Я потерял сознание, а когда очнулся, снова был один дома. Я лежал на полу — не двигался, не плакал. Я вообще ничего не чувствовал. Через какое‑то время я получил сообщение от подруги и только после этого смог как‑то прийти в себя. Я снова сходил в душ и все оставшееся время плакал без остановки.
Отца я увидел только на следующий день. Он вел себя как обычно — шутил, улыбался, разговаривал с остальными членами семьи. Мы не общались с ним неделю, он постоянно смотрел на меня. Оставаться одному с ним дома мне было страшно. О том, что случилось в ванной, он упомянул только один раз — сказал, что если я кому‑то расскажу об этом, он убьет моего брата. Отец знает, что брат дорог мне, и я молчал.
В 13 лет я рассказал о случившемся своей подруге. Она заставила меня признаться в этом маме. Оказалось, что моя мать знала обо всем, но отказывалась обсуждать это и просто уходила от темы. Она любила его, несмотря на то, что он избивал и ее, и детей. Тогда я решил обратиться к матери моей подруги. Она работала адвокатом.
Начался суд над моим отцом. Он до последнего пытался убедить всех, что мое изнасилование, которое он совершил, пошло мне на пользу, что это один из методов воспитания. Тот факт, что я стал асоциальным человеком и лишился друзей, по его мнению, был только плюсом. Его лишили родительских прав и дали срок.
Мама какое‑то время была одна, но вскоре снова нашла мужчину, который стал моим отчимом. К тому моменту мне исполнилось 14 лет, я работал с психологом, и жизнь, кажется, наладилась: мне стало лучше, я частично возобновил общение с друзьями, старался не вспоминать о том, что со мной случилось. Но отчим думал иначе: ему не нравился мой внешний вид, увлечения, друзья.
Он несколько раз избивал меня, а потом узнал, что сделал отец, и решил повторить его поступок. Он сделал это со мной так же внезапно, как когда‑то сделал отец. Спустя месяц он изнасиловал меня снова — «для закрепления результата». Последние два случая сломали меня, и какое‑то время я находился в психиатрической больнице.
И отец, и отчим пытались внушить мне своими действиями, что секс между мужчинами — это неправильно. То, что случилось со мной, дает о себе знать и сегодня, спустя больше десяти лет. Мне кажется, будто это случилось совсем недавно, картинка до сих пор перед глазами. Любые прикосновения к моему телу пугают меня. Мне страшно оставаться одному дома, страшно заниматься сексом. Я уехал в другую страну и продолжаю работать с психиатром.
