23 июня в Киеве состоялся самый масштабный за все время существования KyivPride: в колонне по улицам Киева прошло больше 8 000 человек. Среди них были геи, лесбиянки, , гетеросексуалы, военные и волонтеры, феминистки, , их друзья и родители – все, кто не просто за равенство, свободу и любовь, но и за соблюдение прав человека для всех. Среди этих восьми тысяч человек были и запорожцы. Для некоторых этот прайд стал первым, а для некоторых – уже третьим. Но сегодня мы не будем рассказывать истории со столичной акции – сегодня мы узнаем истории людей, которые купили билет на поезд из Запорожья в Киев для того, чтобы попасть на Марш равенства: кто они, почему участвуют в акциях, какие трагедии случались в их жизни и что делает их счастливыми.
ВАНЯ и СТИВЕН, 18 лет, студенты
О подростковом возрасте, сексуальности и принятии
Ваня
Я был в средней школе, когда я принимал уже свою пансексуальность. Я бы не сказал, что это был определенный щелчок. Еще в младшей школе, в детском саду я понимал, что мне нравятся и мальчики, и девочки, и кто-угодно мне может понравится, независимо от . Процесс принятия себя у меня тоже не был острым, но была “внутренняя гомофобия”, было давление со стороны общества, у меня было мало информации по теме гендерной идентичности и сексуальной ориентации, я думал: “А вдруг что-то со мной не так? Может, это неправильно?” – вот такие загоны были. Но потом я начал искать информацию и понял, что со мной все ок.
Но хоть с моей стороны проблема и исчезла, со стороны класса… Я рассказал в первую очередь своей однокласснице, потому что я знал, что она тоже относится к ЛГБТ, с ней было легко и просто. А вот с другими – нет. Был буллинг из-за сексуальной ориентации, но основывался только на догадках моих одноклассников, потому что больше я никому ничего не говорил, кроме той девочки. Иногда дело чуть не доходило до драки, но я вовремя сливался с этих непонятных терок. Я не знаю, с чего они взяли, что я гей. Возможно, потому что я более феминный, чем другие парни в классе: а феминный – якобы значит, гей.
Стивен
У меня это было примерно лет в 13-14. В начальной школе я знал, что мне нравятся девочки, потом мне понравился мальчик. С тех пор я начал обращать внимание и на парней. У меня тоже не было никакого резкого “щелчка”. А когда я узнал о существовании трансперсон, разных гендеров, понял, что я пансексуал – пол и гендер для меня особо не играют роли.
Я не проходил через какой-то сложный этап принятия себя. Были какие-то моменты внутренней гомофобии, но это не было остро. Я рассказал первым делом своей подруге – это случайно получилось. Она отнеслась к моему признанию с полным принятием. Мне всегда как-то везло с друзьями: все, кто узнавал, относились хорошо. У меня были мысли о том, что меня окружают только гетеросексуальные люди. Я думаю, они были сформированы и воспитанием тоже. У меня было чувство, что со мной что-то не так.
Мне казалось, что мне не хватает маскулинности. Но сейчас я понимаю, что я мужчина, и что моя сексуальная ориентация абсолютно никак не влияет на мою идентичность.
В какой-то момент я начал находить много информации о ЛГБТ+, подписался на паблики, начал смотреть тематические фильмы – это и постоянная саморефлексия помогли мне привыкнуть к себе.
Травмирующий опыт
Ваня
У меня был в классе такой парень, который физически развивался намного быстрее, чем другие. Но мозга ему это не добавляло, и он состоял в популярной тогда организации. Раньше существовали “Гражданский долг”, “Модный приговор” и “Белый террор”: были те, кто отлавливал педофилов, те, кто отлавливал “модников”, и те, кто периодически приставал к ЛГБТ-сообществу.
Я узнал, что девочка, которая училась на класс младше пострадала от них: они сняли подставной видос с ней (якобы отловили) и облили мочой.
Эта девочка относилась к ЛГБТ-сообществу. Когда я закончил 9 классов и готовился к вступительным экзаменам в колледж, сидел дома и ничего не подозревал, моя бывшая одноклассница скинула мне переписку с тем одноклассником, в которой он написал “Ваня – п*дорас?” и попросил ее слить какую-то информацию обо мне. Члены той организации пытались узнать, где я живу. Я тогда конкретно так испугался. После этого неделю или две я боялся выходить из дома, потому что половина участников этих организаций жили в том же районе, и мы с ними иногда пересекались на улице взглядами. Я боялся, что меня будут поджидать под подъездом или еще где-то. Но все обошлось.
Стивен
Самое травматичное для меня – это то, что связано с родителями. Не было треш-ситуаций, скорее для меня было травматичным мое взаимодействие с отцом, который говорил мне и говорит по сей день: “Я тебя никогда не приму”. Иногда у нас бывают конфликты якобы на бытовой почве, но в итоге оказывается, что все это – его злость на то, что я не гетеросексуален. Но опять же, это не самый худший пример отношения родителей в такой ситуации.
Первая ЛГБТ-акция
Стивен
Мой первый радужный флешмоб был в этом году. Он был масштабным, впечатляющим и очень классным. Организация была на очень хорошем уровне, это радовало. Изначально я переживал о безопасности, но когда мы приехали и увидели, сколько людей охраняют территорию, были в шоке не только участники, но и организаторы. И вообще то, что мы прошлись с символикой и кричалками – это маленький “Марш равенства”.
Ваня
Это был мой третий радужный флешмоб – первый был в 2017 году. Тогда напали на моих друзей после акции, я тогда знатно понервничал.
После этого мы выходили из здания по 3 – 4 человека, мальчики с девочками за ручки шли на остановки.
Мы хотели тогда все вместе погулять, но не получилось. Да, после этого было страшновато снова выходить, но я подумал, что раз тогда пережил, значит, и еще раз смогу. Надо выходить, чтобы что-то менять.
Как это – жить в стране, где только один или два раза в году можно быть собой?
Стивен
Вот сейчас мы в отношениях с Ваней и я часто думаю о том, что я не могу проявлять свои чувства к нему на улице – только на таком вот мероприятии, которое бывает один раз в год. Это несправедливо и очень неприятно. Мы не ходим за руку в людных местах – можем взять друг друга за руку, только когда никого нет вокруг. Объятия – только на прощание и очень короткие. Меня дергает, когда это затягивается, я начинаю переживать
Ваня
Мы иногда в общественном транспорте или когда где-то гуляем, смотрим друг на друга как-то необычно, и я думаю: сейчас кто-то увидит, как мы смотрим друг на друга, и все – нас убьют.
Некоторые люди выступают против ЛГБТ, потому что просто поддались влиянию, но есть и такие ситуации, как в позапрошлом году на “Фестивале равенства”: когда куча каких-то 15-леток, которые сами не понимают, почему они ненавидят нас, нападали на людей.
Я верю, что когда-то в Украине станет безопасно для ЛГБТ, так как “Киевпрайд” развивается, и вот у нас была в этом году “перша хода” в Запорожье. То есть, эти публичные мероприятия расширяются, больше людей узнает о нас, люди становятся более толерантными. Думаю, все будет хорошо, только вот через сколько лет – не знаю. Но я бы поставил на 10 лет. Может, и законодательство изменится.
Что дальше
Стивен
Я представляю свое будущее со своей ориентацией. Мне бы хотелось быть с человеком-партнером, с которым у нас были бы крепкие доверительные отношения. Мне хотелось бы самореализоваться и в творчестве, и в работе.
Ваня
Не знаю, я вообще будущим не живу, потому что я его не вижу абсолютно. Так много вариантов того, как все может быть. Я не знаю ни того, какой из путей меня ждет, ни того, чего я хочу от этой жизни. По поводу семьи… Я бы хотел семью, но я в какой-то момент принял тот факт, что если у меня не будет семьи, то мне тоже будет ок.
Самый счастливый момент
Стивен
Я чувствую, что в последнее время много счастья мне приносит нахождение в ЛГБТ-тусовке. Я не так давно начал ходить в “Гендер Зед” и я почувствовал такую атмосферу… Атмосферу принадлежности к обществу. То, что меня принимают, и то, что там люди, грубо говоря, такие же, как и я – это приносит мне очень много удовольствия. Иногда мне приносят счастье такие житейские штуки как занятие творчеством, или когда дома все хорошо, когда у нас ладится в отношениях.
Ваня
Я был счастлив на Киевпрайде, когда я чувствовал себя собой, когда мне было не страшно. Я чувствовал это единство с большим количеством людей, когда все кричат и радуются, кто-то в блестках, кто-то в странных нарядах. Это меня осчастливило. Но при этом меня могут делать счастливым и какие-то милые моментики в отношениях, с друзьями, с родственниками Это тоже счастье, но не настолько запоминающиеся события.
ИРА, 22 года, специалистка по коммуникации
Как пришла к идеям феминизма и поддержки ЛГБТ
Это было в старшей школе. К этому я не просто так пришла, а наблюдая обстановку вокруг меня, отношения вокруг меня. Я сама была в не очень хороших отношениях, где невозможно было выжить, не проявив себя, не проявив каких-то элементов феминизма, о которых я тогда и не думала. Когда уже поступила в университет в Запорожье, то познакомилась с ребятами из организации “Гендер Зед”, познакомилась с феминистической тусовкой, начала для себя изучать эту тему и поняла, насколько она меня привлекает и насколько это важно для меня. Потому что окружение было токсичным, и в семье у меня тоже была не очень благоприятная атмосфера. Я за этим всем наблюдала и понимала, что надо что-то делать.
На меня давили патриархальные устои в нашем обществе, в моей семье, в моих отношениях, в отношениях моих подруг с их парнями – я понимала, что это неправильно, потому что 60% моего окружения страдало от таких отношений.
Самое банальное – когда парень тебе говорит “туда не ходи, сюда не ходи, так не одевайся, с этим не общайся, меня слушай”, когда сцены ревности абсолютно без повода, истерики, перерастающие в скандал, угрозы, шантаж: “Если ты еще раз это сделаешь или если ты будешь общаться с этим человеком, то я либо с тобой что-то сделаю, либо с собой”. Такие манипуляции. То же самое я наблюдала в своей семье. Но я понимала отличие моего поколения от поколения моей мамы, которая вообще не знает идей феминизма, не знает, что она адекватная, что это нормально – сопротивляться, защищать свое мнение. Что это нормально – иметь свое мнение, прежде всего. Нормально не подчиняться мужчине, который твой парень или муж. И мне стало это проще самой понимать, потому что появилось соответствующее окружение.
От идей феминизма я пришла к идее поддержки прав человека в целом. Наверное, потому что я не понимаю, как можно быть феминисткой и при этом не понимать, что права людей в других сферах могут нарушаться: представители ЛГБТ, переселенцы, люди с инвалидностью и другие.
Если ты поддерживаешь уже идеи равенства, то ты их принимаешь и поддерживаешь для всех.
На третьем курсе журфака я стала заниматься для себя темой ЛГБТ, темой прав человека и дискриминации: информацию брала на тренингах, из литературы. И в итоге я пришла к мысли, что надо выходить на более высокий уровень, проявлять себя на уровне Киева, на уровне Украины. До этого я принимала участие только в местных акциях и “Радужных флешмобах”. В этом году я уже приняла участие в третьем прайде. Это уже традиция, я не могу пропустить “Киевпрайд”, потому что для меня это настоящий праздник – праздник свободы. И я безумно счастлива, безумно горжусь, когда принимаю участие в прайде. Сейчас говорю, и аж мурашки по коже.
Травмирующий опыт
Это отношения, которые на 200% утвердили идеи феминизма во мне. Это были очень тяжелые отношения в течение трех лет, из которых мне удалось выбраться. Это было насилие по отношению ко мне – как моральное, так и физическое. Мне было очень тяжело, и я не знала, как с этим быть. Когда окружение внушает, что ты же девушка, это нормально, терпи – у тебя должна быть “мудрость женская”. Х*юдрость. Я слышала это с детства, и поначалу я не понимала, что в отношениях не так. Я искала подход к человеку, думала: “Как же себя вести, чтобы он так не реагировал”. Но в итоге оказалось, что никак. Потому что от тебя ничего не зависит. Ты нормальная, просто твой партнер не очень адекватен. Какой-то качественной поддержки тогда не было, потому что я к психологам не обращалась, а мои подруги не знали, как меня поддержать. Поэтому я не могла уйти из этих отношений достаточно долго. Пока не начала читать соответствующую литературу про абьюзивные отношения (от англ. “abuse” – плохо обращаться, злоупотреблять) и не помогла сама себе. Я ушла из этих отношений, уже прошло больше года, но это был очень травматичный опыт, и он меня очень многому научил.
Почему не ушла раньше? Это психика. Потому что ты любишь человека и всеми силами стараешься вложиться в эти отношения, помочь ему. Еще и синдром спасателя просыпается: когда ты видишь, что у человека какие-то комплексы, страхи, когда он говорит, что “в детстве меня не любили родители, у меня не было друзей, поэтому я вот такой, ищи ко мне подход” – конечно, я полезла грудью на амбразуру, начала спасать человека, всяческие подходы искать.
Это было достаточно продолжительно, и сейчас я понимаю, что это были циклы абьюзивных отношений: партнер тебя затравил, проявил насилие, а потом начинается сказочно-райский период, когда он говорит, что очень любит, дарит цветы, а потом все сначала. Тогда я не знала, что все так циклично. Я думала, что вот же – человек может быть нормальным, значит, есть ради чего бороться.
И вот однажды после какого-то цикла внутри “щелкнуло”: это не спасается. Хоть руку отрежь, хоть ногу – ты не спасешь этого человека. Я поняла, что в этих отношениях мне с теплыми и светлыми чувствами делать нечего, и лучше эти чувства обратить по отношению к себе. Потому что к тому моменту я не знала, что такое самоуважение, пришлось перенаправить чувства – и это действительно спасло.
Первый Марш равенства
На своем первом прайде я не совсем понимала, как буду себя проявлять, потому что пошла туда самостоятельно, без какой-либо компании и стала в первую же колонну – к организаторам. Это было очень круто! Я просто помню свои эмоции, этот восторг и ощущение свободы. Она (свобода), конечно, такая символическая, потому что вокруг тебя кольцо из полиции. Конечно, было страшно. Потому что ты не знаешь, что тебя ждет, потому что вокруг куча ультраправых ребят, которые могут причинить тебе и другим участникам прайда вред. Но в итоге этот страх уходит на второй план. Просто там надо быть и надо это ощущать: там очень сильная энергетика, очень сильные люди, у каждого своя история и каждый пришел с идеей свободы, в первую очередь, и равенства. И это круто, когда у вас такая концентрация позитива внутри, вокруг вас полиция, а за ней – люди, которые против вас. Но вы проявляете свою свободу, и вы не боитесь.
На второй прайд я уже ездила с организацией “Гендер Зед”: мы шли в запорожской колонне, у нас была своя символика. И этот прайд стал более безопасным, чем предыдущий, потому что не было настолько жестоких стычек, как это было в 2017 году. Он стал более безопасным, но страх все равно был. И самый страшный момент – это когда заканчивается прайд, и ты спускаешься в метро. Ты знаешь, что вроде как везде полиция, но все равно ты в напряжении. Перед самим прайдом организаторы всегда рассылают инструкцию – она занимает несколько страниц, она ужасающая, там куча пунктов по безопасности: взять с собой сменную одежду, взять воду для промывания глаз и много других.
В метро люди обычно переодеваются, смывают с себя косметику, символику. Но напряжение пропадает, когда в вагоне начинают петь “Голубой вагон бежит, качается”. Самоирония – это наше все.
Конечно, нас потом довозят до определенной станции, мы расходимся, но организаторы советуют не находиться в центре Киева, потому что ультраправые устраивают “сафари” на участников прайда. Поэтому часто приходилось после акции на окраине или на другом берегу Киева быть.
Этот, третий, прайд для меня такой же значимый, как и предыдущие два. Я снова поехала с нашей компанией ребят. Если в прошлом году было около 6 тысяч участников, то в этом году – больше 8 тысяч. “Киевпрайд” становится все масштабнее и безопаснее.Конечно, напряжение никуда не уходит, потому что ультраправые организации как существовали, так и существуют, и неизвестно, что от них ждать. Вспоминается “Кровавый прайд” 2015 года – это один из самых первых прайдов в Украине, когда на Оболонской набережной в результате нападения представителей радикальных организаций пострадали 20 человек, а один милиционер получил тяжелое ранение от осколочного взрыва. Тогда, конечно, не было такой охраны, но все равно: кто тебе даст гарантию, что никто не кинет гранату. И идея “сафари” никуда не исчезла: даже в прошлом году ловили людей, которые кого-то побили, кого-то облили зеленкой. Не было еще такого прайда, который бы прошел максимально безопасно. Я не знаю, когда это случиться, и мы за это будем бороться еще очень много лет.
А еще я мечтаю попасть на женский марш 8 марта – у меня еще не получалось ни разу, но я уверена, что это рано или поздно случится.
О “диагнозах” и ультраправых
Я, наверное, не получаю столько негатива в свой адрес, когда я транслирую идеи феминизма, как когда говорю об ЛГБТ. “А, феминистка, тогда с тобой все понятно”, – обычно ставят “диагноз”, и все. А когда я говорю, что я не гомофобка, что я толерантна к ЛГБТ, мне говорят: “Фу, как ты можешь г*миков поддерживать”. Есть негатив, а есть и угрозы. По поводу феминизма я такого не слышала. Когда я говорю о феминизме, меня не воспринимают серьезно (“Выйдешь замуж, родишь, посмотрим”), а когда я говорю об ЛГБТ, меня воспринимают как угрозу.
У меня есть знакомый ультраправый.
Они боятся, что ЛГБТ задавит их своей идеей, и ультраправых в один момент не станет. Поэтому они идут к месту проведения прайда и сопротивляются. Вот они боятся, что геи настолько по всей земле распространятся, что каждый второй будет гей. Все дело, конечно, в негативе и в сопротивлении этому негативу.
Идеи феминизма я могу транслировать в своем окружении, в своей семье, среди своих подруг, и меня понимают – я будто круги на воде оставляю. То же самое и на работе: когда я пришла, мы начали использовать феминитивы. Пусть и не во всем, но мое начальство со мной согласно. Это намного проще воплотить в жизнь в наших реалиях: люди согласны воспринимать равенство женщин и мужчин, но не гомосексуальных и гетеросексуальных людей. Для меня очень важно потушить этот негатив. Я всегда говорю, что гомосексуальность не лечится, а гомофобия лечится.
Мифы о феминистках
Насчет того, что вся в работе – это правда в моем случае. Но не во всех. Много девушек-феминисток, которые замужем и у которых есть дети. Нет ничего плохого, когда вы с партнером разделяете идеи феминизма, общие обязанности и декретный отпуск. Да, я сейчас не замужем, но я не отрицаю, что это когда-нибудь может случиться и что у меня будут дети. Просто в моей семье будет атмосфера равенства, без гендерных стереотипов.
Самый счастливый момент
Мне кажется, это прайд. Как бы это банально ни звучало, но настолько счастливой, как во время прайда, я себя не чувствовала никогда. Это огромный заряд энергии и огромный заряд счастья. Ты просто чувствуешь себя всемогущей в этот момент. Ты чувствуешь, что ты можешь перевернуть мир, и что добро реально побеждает зло.
Я ходила с плакатом на прайде и просто плакала. Потому что это настолько мощно… Там действительно нужно быть. Ты не почувствуешь такого счастья, если ты будешь гомофобом, если ты будешь бить кого-то. Счастье в добре. Счастье в этой энергетике, в сплоченности, в свободе. Поэтому я не могу пропустить ни один прайд.
РИТА, 19 лет, , уже не учится, еще не работает
Раньше я училась в Педагогическом колледже, но столкнулась с очень сильной дискриминацией. У меня была заведующая отделением, которая меня очень сильно невзлюбила сразу, с первого взгляда. Да, у меня были академические задолженности в связи с тем, что я очень много болела и лежала в больнице. А когда я пришла, эта женщина начала мне рассказывать, что я все свои справки подделала, что я нигде не лежала, что я была не настолько больна и могла прийти сдать. А я еще тогда достаточно экстремально подстриглась, у меня были полностью выбриты виски и затылок. И зав. отделением начала говорить: “Вот кто тебе разрешил?!”. Я не понимала, потому что я ни у кого не должна была разрешения спрашивать. Она вызвала мою маму, поговорила с ней сначала об учебе, а потом спросила: “А это с вашего разрешения она так подстриглась?”. Мама сказала: “Да, а в чем проблема?”. На что последовало: “Ну, вообще-то она учится в педагогическом колледже…”. Мама говорит: “И что? Я знаю свою дочку, и ей до практики еще как до Киева рачки. Она еще успеет за это время тысячу раз поменять себе прическу и цвет волос, и все, что угодно. Она может и “мальчиком” к вам прийти”. Тогда зав. отделением очень обозлилась на мою маму.
После пар я должна была прийти принести заявление, и мне сказали: “Твоя мама работница торговой сферы, с вами все понятно, у вас вся семья такая”. А у меня мама вообще работает заместительницей управляющего в магазине. Но вот так меня травили в течение года: то я оделась не так, то я посмотрела не так, то сказала что-то не то. И после этого я сказала, что больше так не могу и больше здесь учиться не хочу.
И это при том, что зав. отделения еще вроде как не знала, что я пансексуалка и небинарная – она бы, наверное, сожгла меня. Спустя полгода ее сместили с должности, и теперь она работает просто учительницей.
О сексуальности и принятии
В детском садике в старших группах я уже могла увидеть красоту девушки, сказать, что мне нравится, а что нет. Ну, оно было и было. Потом я проходила через очень сильную внутреннюю гомофобию: “Я не могу быть “такой”. А почему я “такая”? А за что мне это? Что я маме скажу? А как на меня люди будут смотреть?”. Как-то я очень долго с этим боролась. У меня были гомосексуальные друзья, я им говорила, что они классные, милые и крутые, но себя такой не считала.
Очень долго я так варилась в собственном соку, а лет в 14 попала на сходку анимешников и познакомилась с девочкой из сообщества. Она мне сказала: “Да чего ты загоняешься?”. Мы с ней поговорили, и вот как-то я приняла это в себе, мне стало легче дышать. Я осознала, что это не так страшно, как я себе напредставляла, что нет разницы, кого я люблю. Я поняла, что я буду только счастлива любить человека, который любит меня – независимо от каких-либо факторов. Так у меня завязались мои первые отношения с моей лучшей подругой. Мы с ней достаточно долго провстречались (год и 8 месяцев). Но у нас была какая-то больше платоническая любовь – мы любили друг друга, и нам это так нравилось, мы это так романтизировали. Такой возраст еще тогда был. И тогда я открыла в себе полиаморность: я встречалась с этой девочкой и еще с одним мальчиком. Мальчик не знал о моих отношениях с девушкой, а девушка знала о том парне.
Первая акция
На первую публичную акцию я вышла с организацией “Стигма”. Это было возле забора на Правобережном пляже,который покрасили в цвет радуги, только без голубого цвета – в общем, получился флаг ЛГБТ. Одна из участниц организации скинула пост, в котором говорится, что верующие собираются прийти и перекрасить его. Мы решили, что выйдем на одиночный пикет, но сначала придем и посмотрим, как все это будет происходить. Мы сели и смотрим, что этот забор красят дети: без перчаток, без какой-либо защиты. Они просто стояли и красили этот забор, потому что их заставили взрослые. И тут нас бомбануло – мы вызвали полицию.
Один из наших участников был юристом, но его номер оказался в “черном списке” полиции, потому что он часто вызывал правоохранителей в случаях дискриминации. Мы еще так удивились: если его убивать будут или угрожать ему, он даже не сможет вызвать полицию.
Приехала полиция, приехал управляющий этим всем. Одной из наших девочек туфлю специально покрасили, кому-то по рукам съездили, кому-то по плакату. Чувак, который вообще отвечал за эту территорию начал говорить: “Какое право вы вообще имеете перекрашивать? Я выделил деньги на краску, на людей, чтобы они по жаре стояли красили, а вы пришли и самовольно решили, что можете это все перекрашивать”. В итоге приехал следственный комитет, попереписывали с наших плакатов слоганы, сказали: “О, так это ж ваши цвета”, и разошлись. Но была там и еще одна ситуация.
Мы стояли писали заявление на одного из верующих, потому что он назвал нас “грязными п*дарасами”. Мы сказали, что будем писать заявление об оскорблении, и началось давление со стороны полиции: “А может, вы не будете писать заявление? Он участник боевых действий, он такой-то хороший”.
Мы не поняли такого приема и сказали, что сначала мы не напишем здесь, потом не напишем еще где-то, и так никто не будет знать, что наши права вообще ущемляют. Мы начали писать заявление, наш юрист указывал, что это было преступление на почве ненависти. Но в конечном протоколе этого не было, юрист пытался заставить дописать, но никто не дописал: полицейский сказал, что у них будет много волокиты, начальство даст по шапке, а с жалобой все равно и так разберутся. Вообще изначально мы вызвали полицию из-за того, что это была эксплуатация детского труда, но полиция, когда приехала, сказала этим верующим: спустите детей на пляж и, если хотите, красьте сами.
Фестиваль равенства и подруга в лагере нападавших
Я была волонтеркой на “Фестивале равенства”, стояла возле ворот и надевала входящим браслеты. Я видела, что недалеко от нас собирается просто неимоверное количество людей, которые настроены против нас. Они даже не понимали, что этот фестиваль организовали не только для ЛГБТ, но также и для людей с инвалидностью и других людей, которых ущемляют в правах. В какой-то момент начали впускать людей на фестиваль только по звонку: нужно было позвонить, чтобы кто-то мог подтвердить, что тебя знают.
Я помню, когда мне стало действительно страшно. Зашла пара девушек – они были избиты. У одной была перемотана голова, вся куртка была в крови.
Мы с другой волонтеркой выглянули за ворота, а полицейский сказал: “Вам что, жить надоело? Не высовывайся”. Я видела, как началась волна: когда радикально настроенные схватили друг друга за плечи, начали качаться из стороны в сторону, а потом одной волной просто побежали на нас. Полиция вовремя среагировала, начала их паковать. Было видно, что там есть и взрослые люди, и тупо малолетки 13 – 14 лет. Помню один полицейский сказал подростку: “Тебе мама зачем шапку купила? Чтобы уши не мерзли. А ты ее продырявил и пришел сюда бить кого-то. Зачем? Что ты маме скажешь?”. Оказалось, там была и моя подруга. Несмотря на ее радикальные взгляды, ей нравилось со мной общаться – она знала, что я встречаюсь с девушкой. В один день эта подруга говорит: “Рита, мне надо очень серьезно с тобой поговорить. Я была на “Фестивале равенства”. Я сказала, что это круто и удивилась, что мы не встретились, на что она уточнила:
“Я была со стороны нападавших. Я была там с двумя подругами – я не знала, куда мы едем, сказали, что будет весело. И когда проходила пара девушек, моя подруга накинулась на них. Я практически не участвовала, руками-ногами иногда махала. Но я помню , когда моя подруга стала на забор и прыгнула той девушке на голову”.
Я была в шоке, спросила ее, почему она не заступилась – говорит, побоялась. Она сказала, что много об этом думает, не спит ночами. Ее и подругу поймали, был суд. Когда подруга узнала, что те девушки, на которых напали, работают волонтерами для детей с инвалидностью, у нее начался невроз: ее трясло, были синяки под глазами, сами глаза – красные. Я с ней очень много тогда разговаривала. Она сказала, что никогда в жизни больше туда не пойдет. После этого она ушла из педагогического колледжа – ей “посоветовали” уйти, потому что колледжу не нужны ученики с судимостью, даже условной.
Безопасность и реакция людей
У меня было много разных ситуаций, но я открытая, да и большинство людей не ассоциирует мой радужный чокер с ЛГБТ. Когда я гуляю с девушкой, мы можем взяться за руки. Да, иногда я ловлю на себе разные взгляды, но мне все равно. Но если мужчины видят, то чаще всего отпускают комментарии из серии “Ой, давайте, девчонки, буду третьим”, “Вы просто еще нужного мужика не встретили”. Но есть и осуждающие: “Фу, как вы можете этот разврат, дети смотрят”. Я не понимаю, почему такая реакция: дети смотрят на разнообразие мира, это ок. Меня, например, очень бесит, когда люди стоят и сус*тся на улице – зачем мне знать о ваших отношениях? Если вы будете идти и держаться за ручку – ок, я буду понимать, что вы пара. Но зачем стоять и причмокивать, я не понимаю.
Травмирующий опыт
Это случилось после того, как я призналась подруге, с которой мы лет девять дружили. При том, что когда нам было лет по 10 ,и мы начинали осознавать свою сексуальность, мы познавали себя и друг друга. Мы и целовались, и обнимались, и трогали, и даже пытались как-то мастурбировать друг перед другом. Но я сейчас понимаю, как это смешно, по-детски и глупо. А когда мне было 15, и мы с ней шли на учебу, я ей рассказала, что я бисексуалка (тогда я еще не знала термина “пансексуальность”). И подруга сказала, что она боится. Боится, что если будет общаться со мной, то будет думать, что она тоже такая, либо что она моя девушка. Она не сказала, что мы прекращаем общаться, но четко дала это понять. Это было очень болезненно для меня, я очень сильно переживала.
И, наверное, самый болезненный мой опыт вообще за всю мою жизнь случился, когда мне было лет 13, когда я попала на первую сходку фикрайтеров (люди, которые пишут “фанфики” – рассказы по мотивам и с героями фильмов, сериалов и других произведений, – 061).Там я увидела девушку – ее звали Света. Мы были в одной команде по квесту, и последним заданием было разыграть какую-то старую сказку на новый лад. Нам выпала сказка “Белоснежка и семь гномов”: я была Белоснежкой, а она – прекрасным принцем. И она меня так наклонила резко и поцеловала. Не серьезно, это был обычный “чмок”, но я подумала: “Ого!”. Она мне и до этого нравилась, потому что была задорная, активная, невысокого роста, маленькая, бегала везде. Мы гуляли, а она в какой-то момент просто исчезла. Я искала ее, где только могла.
Я три года ее искала и не могла найти.
А потом как-то с подругой из “Стигмы” мы пошли гулять, и я попала в другую организацию – “Инсайт”. Мы играли в баскетбол, координаторка организации сказала, что к нам еще одна девчуля должна подойти попозже. Мы играем, разминаемся, и вдруг я вижу, что пришла та самая девушка – та Света, которая была на сходке. Она была такая смешная, такая маленькая. Мне показалось, что она даже не выросла с того времени. Она меня не сразу вспомнила. Мы потом с ней очень часто пересекались, работали вместе в инициативной группе “Инсайта”. Тогда я поняла, что у меня к ней серьезные чувства, на протяжении полугода я их проверяла, думала. Я очень боялась сказать ей это лично, поэтому сделала такой широкий жест: написала три письма, выменяла у друга тортик на смазку, сделала баночку “50 причин, почему я тебя люблю”, купила банку молока, потому что она очень любит молоко, и собрала это все в пакетик. У нас была встреча инициативной группы, я принесла и поставила на стол этот пакет, даже не сказав что это ей. – так боялась.
На следующий день у нас был тренинг по феминизму – было не до разговоров. Потом, когда уже мы делали всякие украшения новогодние, она забежала и сказала, что нам надо поговорить. Мы вышли, и она сказала, что это все, конечно, очень приятно, но она любит другого человека. Света продолжала что-то говорить, но я ее уже не слышала, у меня ушла земля из-под ног. Я еле сдержалась, чтобы не заплакать, обняла ее, вернулась в “Инсайт” и расплакалась. Потом у меня была депрессия. Я почти ничего не ела, ходила в колледж в одной и той же толстовке, по ночам пила коньяк, смотрела сериалы и плакала. Я не помню даже, как я выкарабкалась. С тех пор у меня с отношениями не очень – я боюсь, что это снова со мной случится, но никого уже не будет рядом, и лучшая подруга не принесет коньяк.
Самый счастливый момент
В мой день рождения, когда мне исполнилось 17, мама подарила сертификат на полет на параплане. Этот полет был просто незабываем. Я помню огромное необъятное поле, мы поднимаемся на километр вверх – и поля становятся маленькими квадратиками.
А второе самое счастливое тоже связано с ощущением полета и невесомости – это шибари. Когда меня в первый раз подвесили на веревках. Я была с закрытыми глазами, и это были просто невообразимые ощущения: я не знала, где я, я не знала, что я, но мне было хорошо. Это было такое трансовое состояние, когда внутри – безграничное счастье. Когда меня сняли, я будто превратилась в маленького ребенка: веселилась, смеялась, прыгала в листья.
Что дальше
Я всегда понимала, что в будущем я хочу ребенка. И если по каким-то причинам я не смогу родить сама, то возьму из детского дома. Или если у меня будет свой ребенок, но я пойму, что по деньгам могу потянуть второго, то возьму из детского дома. С момента принятия себя я хотела, чтобы в будущем со мной жила девушка: такая миниатюрная, которая будет готовить вкусные ужины, с которой мы будем дурачиться, любить своих детей, водить их в школу, давать все, что можем, отдыхать на природе, прививать любовь к этому миру, учить видеть разнообразие мира.
В этом году на акцию против Марша равенства в воскресенье планировали пронести экскременты, расфасованные по презервативам. Об этом на построении всех подразделений полиции сообщил начальник полиции Киева Андрей Крищенко. По его словам, противники Марша планировали забросать нечистотами участников “КиевПрайда” и представителей полиции.
“На Парковой остановили автобус, который вез в центр 200 таких “снарядов” с дерьмом. Чтобы наполнить кондомы фекалиями, на Жуковом острове работала целая “лайнолаборатория”. А чтобы получить биоматериал, как признались задержанные, они разобрали 4 биотуалета”, – сообщил начальник полиции Киева.
Напомним, в этом году “Радужный флешмоб” в Запорожье переехал из-за угрозы насилия. В прошлом году 16 мая в Запорожье возле мэрии проходил «Радужный флешмоб 2018» – акция в поддержку ЛГБТ-сообщества, где горожане выступили с плакатами и выпустили шарики. Во время акции мужчина кинул в толпу петарду – задержание есть на видео. Мужчину, кинувшего петарду, суд оштрафовал на 17 тысяч. Подробности из суда можно прочитать здесь: “Будьте как дети и ножички верните: заседание суда по делу о взрыве на ЛГБТ-акции в Запорожье в цитатах”.
Отметим, что 14 февраля этого года в Запорожье устанавливали рекорд с целующимися парами- все прошло спокойно.
