Повод для гордости. Известные литераторы и деятели просвещения из ЛГБТ-сообщества
Июнь как месяц гордости ЛГБТ существует много лет — и много лет к этому дню разные бренды выпускают специальные коллекции. Многим это не нравится. Многие уверены, что никогда в жизни не прикоснулись бы ни к чему, что ассоциируется с «радужными». Time Out решил напомнить о том, сколько на самом деле в нашей жизни прекрасных вещей, к созданию которых ЛГБТ-люди имели самое прямое отношение. Это – первая статья из цикла.
Константин Батюшков и русская поэзия
Во всех биографиях поэта Батюшкова рассказывается о единственной — и трагической — любви к Анне Фурман. Она была согласна выйти за него, он намеревался жениться, но буквально в последнюю минуту сбежал к себе в имение. Оттуда он уже объяснился, что жениться не может по бедности своей, а к тому же уверен, что невеста его совершенно не любит. «Как жаль, что нам ничего не известно о других возлюбленных поэта, и его произведения не дают нам верного ключа», — сожалеют исследователи. Меж тем Батюшков оставил нам, прекрасный очерк и даже портрет человека, смерть которого действительно стала для него ужасной трагедией.
Потомок старинного дворянского рода, Константин Батюшков получил приличное пансионное образование, то есть вырос вдали от дома в закрытом мужском заведении. Выпустившись, Батюшков служил письмоводителем и начал писать стихи, но в 1807 году, в разгар русско-прусско-французской войны, ослушался категорического запрета отца и записался добровольцем в народное ополчение. Там он и встретил Ивана Петина, которому, как и самому Константину, было тогда 20 лет. Вместе они прошли три военных кампании: прусскую 1807 года, финскую 1809-го и Отечественную войну 1812 года. Они много времени проводили вместе, когда это позволяла служба Петина и обстоятельства жизни Батюшкова. Петин тоже пытался писать стихи, но это у него получалось гораздо хуже, чем военная инженерия.
Судя по Батюшкова, это был умный, отважный, добрый и честный человек. А если не брать в качестве источника его восторженный, полный искренней любви очерк, то можно верить рассказу о том, как однажды они с Батюшковым собрались ехать на бал в офицерском собрании. На Кузнецком мосту порвалась упряжь на лошади — и к ним подошел нищий. Денег у обоих было немного. Петин предложил отдать все нищему и вернуться домой — по крайней мере, у них есть и крыша над головой, простой ужин и камин, у которого можно посидеть вместе.
В 1812 году Петин был уже полковником, награжденным за отвагу двумя орденами и золотым оружием, а Батюшков — штабс-капитаном, адъютантом генерала Раевского.
«Часто мы просиживали на высотах Шлосберга посреди романтических развалин и любовались необозримым лагерем, который расстилался под нашими ногами от башен Теплица вдоль по необозримой долине, огражденной лесистыми, неприступными утесами Богемии. Вечернее солнце и звезды ночи заставали в сладкой задумчивости или в сих откровеннейших излияниях два сердца, сродные и способные чувствовать разлуку. Часто мы бродили по лагерю рука в руку посреди пушек, пирамид, ружей и биваков…».
Последний раз они обнялись в октябре 1813 года, в канун «битвы народов» под Лейпцигом. Спустя несколько дней Батюшков узнал, что Иван Александрович убит.
Только через сорок дней он найдет в себе силы передать это известие матери Петина. А затем напишет одно из лучших своих стихотворений «Тень друга»: во время переправы на пакетботе Батюшков на миг увидел Ивана рядом с собой, как живого. Еще через год он начнет писать воспоминания о трех войнах, в которых участвовал, и не закончит. Вот отрывок, из которого можно вполне понять, почему:
«Сердце мое утопает в удовольствии: я сижу в шалаше моего Петина, у подошвы высокой горы, увенчанной развалинами рыцарского замка. Мы одни. Разговоры наши откровенны; сердца на устах; глаза не могут насмотреться друг на друга после долгой разлуки. Мы говорили о Москве, о наших надеждах, о путешествии на Кавказ и мало ли о чем еще! Время пролетало в разговорах, и месяц, выходя из-за гор, отделяющих Богемию от долины дрезденской, заставал нас, беспечных и счастливых…».
В том же 1815 году разладится ожидаемая всеми свадьба с Анной Фурман: Батюшков так и не сделал предложение, чем вызвал гнев ее близких. Судя по всему, он действительно надеялся обрести покой с девушкой и раздумывал очень долго — так долго, что дело кончилось нервным срывом и тяжелой болезнью, совершенно неудивительной при таких обстоятельствах.
После этого Батюшков окончательно впал в черную меланхолию. Он словно одеревенел. До такой степени, что, когда его лучший друг Петр Вяземский написал о смерти своего сына и попросил утешения, всегда добрый Батюшков ответил ему: «Мы не для радостей в этом мире; я это испытал по себе». Самого его очень сильно поддерживал Жуковский (которого, кстати, в кругу друзей звали «Светлана» и «Девица»). Их переписка — образец того, как один человек может вытащить другого из бездны добрым словом, искренним участием и пониманием. В конце концов, Батюшков ожил: стал много писать и переводить, занимался делами поместья. В 1818 году он решился окончательно изменить жизнь: переехал сперва в Одессу, а затем, поступив на дипломатическую службу, в Рим.
Здесь он встретил молодого пейзажиста Сильвестра Щедрина. Его жизнерадостность была как солнце, и Батюшков оттаял. Два года они прожили вместе, но Сильвестр много работал, а Батюшков чувствовал себя все более одиноким среди чужих людей, в чужой стране. Уехать он не мог — служба! Прошения об увольнении остались без ответа. Батюшков все глубже погружался в состояние, которое сейчас легко опознается как депрессия: он днями лежал без движения, совершенно прервал переписку с друзьями. В конце концов поэт самовольно покинул Рим и уехал лечиться на минеральные воды Теплица — в те места, с которыми у него были связаны воспоминания об Иване Петине, об их знакомстве, о его гибели. Неудивительно, что лечение не помогло: к 1822 году, в возрасте 34 лет, Батюшков сошел с ума. В этом состоянии он прожил еще 34 года — и в моменты припадков рвался на могилу своего друга.
Во всех исследованиях о Батюшкове сказано, что без него не взошло бы «солнце русской поэзии». Это правда: до него и Жуковского стихи были тяжелыми, архаичными, не зря Пушкин называл Батюшкова своим учителем. Было время, когда сам русский язык считался неприспособленным для легкости и гармонии, которая нужна стиху. Читая Батюшкова, в это уже невозможно было поверить — так воздушны эти строки, так выразительны и сильны образы.
Дафна Дю Морье и «Ребекка»
Дафна Дю Морье — одна из лучших романисток двадцатого столетия. Она родилась в 1907 году, провела детство и юность среди книг, вдохновляясь трудами сестер Бронте, Оскара Уайльда и Сомерсета Моэма. Отец Джеральд дю Морье не раз признавался, что желал бы видеть на ее месте мальчика. В результате Дафна полагала, что у нее душа мальчика, запертая в теле девочки, а позже определила для себя, что ее личность как бы разделена надвое, что она — два разных человека. Женская часть предназначена для всего мира — любящая жена и мать троих детей. Мужская часть — только для нее одной: Дафна полагала, что именно благодаря своему мужскому alter ego стала писательницей.
Это не был вопрос тщеславия — скорее, вопрос независимости, которая в те времена в полной мере была доступна только мужчинам.
«Я должна зарабатывать деньги, но как мне заработать достаточно? Даже если мои рассказы будут опубликованы, они принесут немного… В кино я не пойду, это станет напрасным рабством, и у меня не останется времени ни на что иное».
Дафна думала об этом, еще будучи школьницей. В конце концов все и правда получилось почти так, как ей хотелось: сперва известность и независимость, потом брак. Со своим будущим мужем, Фредериком Браунингом, Дафна познакомилась благодаря своей первой книге «Дух любви». Военные, вопреки стереотипам, тоже читают романы. Браунингу так понравилось, что он решил найти автора. Дело кончилось свадьбой.
Они прожили вместе 33 года, и это был сложный брак — хотя они и не бывают простыми. Мопер, как называла супруга Дафна, сделал отличную военную карьеру, получил рыцарское звание, пристрастился к выпивке и другим женщинам. Дю Морье злило не это, а то, что все происходит каким-то глупым скрытным образом: «Меня не заботит, если он сношался со своим денщиком в Первую мировую войну, мы просто должны прояснить это раз и навсегда». Она не была особенно ревнива, поскольку в ее жизни тоже были романы, причем «венецианские». На семейном жаргоне это означало связи с женщинами. В жизни Дафны их было две. Первая — Эллен Даблдэй, жена американского издателя Дю Морье.
Встреча произошла в тяжелый период жизни писательницы: после оглушительного успеха «Ребекки» Дафну обвинили в плагиате. Чтобы доказать свою правоту, ей пришлось отправиться из обожаемого Корнуолла в США. Процесс был неприятным, но закончился в пользу писательницы. Однако ей было невыносимо тяжело, и любовь к Эллен оказалась чем-то вроде клапана, который выпустил это страшное внутреннее давление. Другое дело, что ничего хорошего из этого не вышло: Эллен, зная о чувствах Дафны, но не разделяя их, пыталась сделать как лучше и ответила ей искренней дружбой. Невыносимо быть доброй, когда тебя не любят.
Спустя шесть лет после своего знакомства с Даблдэй Дафна написала роман «Моя кузина Рэйчел»: в пугающей, холодной женщине-убийце с большими глазами и маленькими руками можно было легко узнать Эллен.
Образ Эллен стал вдохновением и для пьесы «Сентябрьский прилив», и именно с этой постановки начался второй, на этот раз удачный лесбийский роман Дю Морье. Сыграть роль Стеллы должна была великая актриса Гертруда Лоуренс — Дафна на этом настаивала. Интересно, что Гертруда при этом была когда-то любовницей ее собственного отца. Лоуренс приехала из Америки в Лондон и покорила не только публику, но и Дафну.
О характере их отношений много говорили, задавали вопросы. Дю Морье всю жизнь качало от публичной гомофобии до такой же публичной бисексуальности, она то активно отрицала свою природу, то так же активно о ней заявляла. В случае с Гертрудой Лоуренс она выбрала второе, заявив: «Если говорить предельно вульгарно — любой, у кого есть воображение, предпочел бы диван с Гертрудой двуспальной кровати с ней».
Тем не менее семьи двух женщин многие годы отрицали связь между ними, настаивая на «просто дружбе», которая продолжалась до самой смерти Лоуренс в 1952 году. Ее внезапная кончина сильно подкосила Дафну: несколько лет она ничего не писала, ее творческая плодовитость угасла.
В 2019 году архив писем Дю Морье был передан на аукцион. При составлении каталога обнаружились несколько ранее неизвестных стихов и письма, касающиеся истинных отношений между женщинами:
«Цветы Гертруде обходятся мне не так уж дорого, потому что я посылаю нарциссы и рододендроны, а иногда даже бегонии! Все это окупается, когда я получаю воркующий звонок по телефону! И театр все время переполнен, так что еще некоторое время она не захочет бросить его и вернуться в США».
Писательница Сара Уотерс как-то сказала, что Дю Морье использовала свое творчество, чтобы справиться со своими чувствами к женщинам — и эти чувства настолько пугали ее, насколько привлекали. «Когда ты читаешь ее книги, ты постоянно слышишь этот звоночек», — сказала Уотерс. Именно поэтому культовая, великая «Ребекка», как и не менее великая экранизация Хичкока, не существовала бы, если б не бисексуальность Дафны. Когда миссис Дэнверс прижимает к щеке меховую накидку своей умершей хозяйки, звон колокольчика просто оглушает
Джеймс Крюс и история Тима Талера
Если бы в 1941 году остров Гельголанд в Северном море — родина писателя Джеймса Крюса — не был подвергнут бомбардировке, его семье не пришлось бы бежать из родных мест, и он не оказался бы в Нижней Саксонии, где абсолютно все одобряли Гитлера. И хотя юноша после окончания школы собирался учить детей, ему пришлось стать пилотом Люфтваффе. По счастью, он не сделал ни одного боевого вылета: война не оставила на его сердце тех шрамов, которыми отметила множество таких же молодых людей. Конец войны застал Джеймса в Чехии, откуда он вернулся в Германию, пройдя неблизкий путь пешком. Вероятно, за это упорство он был награжден одной из главных встреч в своей жизни с детским писателем и поэтом Эриком Кестнером.
Эрик Кестнер родился в Дрездене и тоже, как и Джеймс Крюс, мечтал о карьере учителя — причем именно начальных классов, — но во время войны оказался на фронте артиллеристом. Ему повезло меньше: последствия войны сказались на его физическом и душевном здоровье. До конца жизни Эрик страдал сердечной недостаточностью и много пил. После войны он стал ярым сторонником антимилитаризма: при помощи своего литературного дара он обрушивал весь накопившийся гнев на военных, на вооружение и тяжелую промышленность, служившую войне. Талант в Крюсе Кестнер разглядел сразу и помог найти первую работу — сценаристом на радио.
Вскоре после этого Джеймс начал писать статьи для разных журналов: его стихи, рассказы и пьесы обрели большую популярность, их любили взрослые и дети. У бывшего учителя с Гельголанда было все: достаток, популярность, слава. Не было лишь покоя: Крюс был гомосексуалом, а в ФРГ это считалось уголовным преступлением вплоть до 1975 года.
Невозможность завести крепкие отношения и угрозы шантажа в конце концов заставили Крюса уехать на Тенерифе. Джеймс хорошо говорил на девяти языках и мог выбрать любое место мира, но ему хотелось тепла.
На Тенерифе были вечные +28 и большая коммуна художников. На деньги, полученные с медалью Ганса Христиана Андерсена — Нобелевской премией для детских писателей, — Крюс смог купить дом в деревне Ла-Кальсада в Гран-Канариа. Там он встретил Дарио Франческо Переса — человека, который стал не только его личным секретарем, но и верным партнером на всю оставшуюся жизнь. Дарио был совсем молод, мечтал о карьере в балете и на большой сцене, но встреча с Джеймсом изменила его планы. Успокоенный и счастливый, Крюс снова начал писать, рисовать и переводить. Он изучал археологические памятники Тенерифе, много времени проводил в Музее Канариа. Ла-Кальсада все больше проникала в его душу.
Он строил детские площадки и дорогу к деревне, устраивал карнавалы и шумные вечеринки, помогал всем соседям. Крюс был окружен множеством друзей, у него был любимый партнер и десяток собак, которых он с удовольствием выгуливал.
Несмотря на то, что жить свободно Крюс мог только в Ла-Кальсада, он никогда не переставал путешествовать: писатель часто возвращался в Германию, особенно в любимый Гельголанд. Туда его и привезли после смерти, чтобы похоронить у берега моря. Коллекция работ Крюса завещана Мюнхену: вбашне писателя в замке Блутенбург хранится более 700 детских книг, рукописей, личных писем, фотографий и рисунков, в том числе тех, что были предназначены для «Тима Талера» — самой известной книжки Крюса.
Большинство критиков полагает, что основная идея истории о том, как мальчик продал смех дьяволу, — это противостояние капитализму. Однако это еще и история о том, что отказ от своей сути не приведет ни к чему хорошему. Джеймс Крюс научил нас смеяться и ценить этот смех, не продавая его ни за что: ни за обещания дьяволов из социальных сетей, ни за собственные ошибки.
Граф Николай Румянцев и Ленинская библиотека
Средний сын великого полководца генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, Николай Румянцев в 9 лет был зачислен на военную службу, в 19 лет стал камер-пажом императрицы Екатерины II, а в 25 получил первое дипломатическое назначение. Правда, несмотря на протекцию самого Вольтера, Екатерина его не особенно любила — Николай был дружен с ее сыном Павлом. Тем не менее именно Румянцеву императрица поручила тонкое дело женитьбы обожаемых внуков — Александра и Константина. На это у Румянцева ушло семь лет, и все закончилось вполне благополучно. Впоследствии император Александр I не забыл ему этого: брак с принцессой Баденской оказался счастливым, а к тому же к Румянцеву благоволила мать Александра Мария Федоровна.
Его карьера при Александре I развивалась стремительно. Это Николай Румянцев строил Обводный канал в Петербурге и расчищал для судоходства Москву-реку. Это он занимался всей внешней и внутренней торговлей — благодаря чему, например, в России начали выращивать сахарную свеклу и учредили Архангельскую торговую компанию, ведавшую рыболовным и пушным промыслами. Это при нем появились статистические ежегодники, а таможенные тарифы были урегулированы таким образом, что вывозить из страны хлеб можно было бесплатно, а ввозить — только за деньги. Для страны, в которой зерно составляло одну из главных статей экспорта, это было неоценимым преимуществом. Это Румянцев создал план торговли с Китаем. Первые русские поселенцы Калифорнии назвали в честь него свой форт.
В составе Государственного совета граф планировал вместе с ближним кругом государя все реформы. В конце концов в 1807 году Румянцев был назначен министром иностранных дел и добился того, что Финляндия, числившаяся ранее за Швецией, отошла России. Это был результат переговоров Румянцева с Наполеоном, который очень уважал графа, а тот в свою очередь был убежденным галломаном, то есть ценил достижения Франции на любом поприще. Он грезил о великом союзе Петербурга и Парижа. Так что, когда в 1812 году наполеоновские войска перешли Неман, Румянцева прямо на глазах императора разбил апоплексический удар. Едва оправившись, граф запросил отставки, но его отпустили лишь в 1814 году. А через шесть лет разразился крупный скандал, связанный с личной жизнью Государственного канцлера.
Граф не был женат и не собирался, хотя был не только богат и влиятелен, но и очень хорош собой. Какое-то время ходили слухи о связи между ним и императрицей Марией Федоровной, супругой Павла, однако никаких доказательств тому не существует. Зато есть основания предполагать, что интересы Румянцева лежали совершенно в противоположной стороне. Во всяком случае, если судить по истории с Владимиром Николаевичем Бантыш-Каменским, младшим из двух сыновей известного ученого-архивиста, который готовил к публикации «Слово о полку Игореве».
Даже по меркам современности Владимир — человек отчаянный: будучи гомосексуалом, он совершенно не скрывал своего образа жизни. В Российской Империи законодательство за «содомский грех» было довольно мягким в сравнении с Европой, но все же было. В конце концов от Владимира потребовали написать список всех, кто разделял его пристрастия. Бантыш-Каменский написал. Перечень начинался с министра духовных дел князя Голицына и продолжался Государственным канцлером Румянцевым, при котором в Коллегии иностранных дел работало очень много красивых молодых людей. Владимир не пожалел даже собственного брата Дмитрия — историка и успешного чиновника, бывшего военным губернатором в Малороссии.
Бантыша через год сослали в Вятку. Голицын был отправлен в отставку и вернулся к службе при Николае I. Дмитрий лишился должности, но через несколько лет получил губернаторство в Тобольске. Румянцеву, отошедшему от дел, ничего не грозило — он был уже старик с пожизненным титулом канцлера, который все свои силы и средства отдал на развитие просвещения. Вокруг него сформировался так называемый «Румянцевский кружок» — группа ученых, которые на средства Румянцева ездили в географические, археологические и этнографические экспедиции. Он поддержал и оплатил кругосветное плавание Крузенштерна и Лисянского, издавал за свой счет собранные по монастырям памятники древней русской словесности. Граф Румянцев спас Константина Калайдовича: из-за подозрений в гомосексуальности тот после полугода сумасшедшего дома находился на положении послушника в 
монастыре. Бывший военный, неутомимый археограф, Калайдович обнаружил, исследовал и издал на деньги Румянцева с подробнейшим описанием «Древнерусские стихотворения» Кирши Данилова — основу русского былинного эпоса.
Полный список нашего культурного наследия, о котором мы не знали бы без Николая Румянцева, займет страниц пятьдесят. Его собрание редких рукописей, монет, медалей, старопечатных книг составило основу уникальной коллекции, под которую был отдан почти весь особняк на Английской набережной в Петербурге. Почти сорок лет после смерти графа эта коллекция стояла беспризорной, пока ее не перевезли в Москву, в знаменитый Дом Пашкова. Так началась Государственная библиотека имени Ленина, которую ее сотрудники до сих пор называют Румянцевской.
