Эти харьковчане не относят себя к ЛГБТ-сообществу, но толерантны к его представителям. Ко Дню борьбы с гомо- , би- и трансфобиями они поделились мыслями о равенстве и правах человека.
Даниил, школьник, пострадавший на харьковском Марше равенства в сентябре 2019 года
В моей школе в параллельном классе учился мальчик, который открыто заявлял, что он гей. Учителя и руководство школы неоднократно говорили: «Не общайтесь с ним, не смотрите в его сторону, это все от беса, от черта…». Это был первый случай проявления гомофобии, что я запомнил.
На ХарьковПрайд я решил пойти со своей девушкой. Если честно, раньше я не считал такие мероприятия важным для нашего общества. Я никогда особо не задавался вопросом дискриминации ЛГБТ-сообщества. Меня это не касалось, и я не думал об этом. Но в тот момент мне это показалось смелым решением.
На месте ничего не предвещало беды, все было спокойно. Когда Марш закончился, людей проводили в метро, сажали в автобусы. Внезапно возле площади Свободы появились парни в белых масках из разных общественных организаций. Тогда и почувствовал: происходит что-то странное.
Мы с девушкой решили пойти через сад Шевченко. Она в тот день надела разноцветную футболку, как флаг ЛГБТ-сообщества. Внезапно у фонтанов к ней подбежал молодой человек в маске и очках, приспустил маску и плюнул ей в волосы. Он стал кричать, чтобы она сняла футболку. Мне показалось хорошей идеей попросить его извиниться. Буквально через несколько секунд меня окружили мужчины, их было человек 40. Когда я понял, что оказался не в самом выгодном положении, решил отойти подальше, но они меня остановили, аргументируя это тем, что я невежливо попросил их меня пропустить.
Я попытался прорваться. Из толпы мне подала руку женщина, а ее за это ударили по лицу. Выходил из этого круга с подзатыльниками. Помню, мне в глаза чем-то брызнули, и я начал убегать. Примерно 15 человек гонялись за мной минуты две-три. Сбили кроссовки, бегал в итоге от них босой. В один момент меня ударили в грудь с прыжка, я упал, и секунд 20, пока лежал, меня били по груди, голове, в область паха. Я не понимал, что конкретно болит, болело все тело. Я уже не видел на один глаз. Продолжалось это, пока не подошел какой-то фотограф. Он отодвинул их и помог мне убежать. Я ринулся в сторону площади Независимости, куда переместился Прайд. Когда уже добежал, оттуда вышел наряд полиции и направился в сторону места происшествия, разгоняя всех по пути.
На площади мне никакой помощи не оказали. Как я позже узнал, Красный Крест уже уехал.
Приехал в «неотложку». Попросил оказать медпомощь, но меня отправили регистрироваться. На стойке регистрации никого не было, ждал, пока придет какая-то тетушка. Все это время был залит кровью глаз, и я ничего не видел. Даже советов никаких не дали, промывать его или нет…
Когда на обследовании узнали, что произошло, мы с девушкой услышали гомофобные высказывания в наш адрес, стеб, унижение. Это продолжалось до тех пор, пока я не позвонил другу, у которого папа работает в этой больнице. Как только приехал его отец, меня сразу же отправили на рентген, и все закончилось хорошо.
Полиция открыла дело и без моего заявления. Записали меня потерпевшим и вызвали давать показания. По видеоматериалам нашли лишь одного подозреваемого. Я его опознал по татуировкам. Назначили суд, но на заседание не пришел ни прокурор, ни адвокат обвиняемого. Суд перенесли. Потом начался карантин, и больше никаких уведомлений мне не приходило. Надеюсь, когда закончится карантин, будет продолжение.
Я просил, чтобы это дело расследовали по статье 161 Уголовного кодекса как преступление на почве ненависти. В полиции чуть ли не смеялись мне в лицо. Но вроде, как пытаются рассматривать дело по этой статье, а не как мелкое хулиганство.
После происшествия в школе меня вызвали на разговор к классному руководителю и заведующей по воспитательной работе. Заявили, что я очень сильно порчу имидж школы. От одноклассников и других ребят никакого негатива не слышал.
Я понял, насколько сильно может пострадать ЛГБТ-сообщество от такого отношения. Гомофобия может навредить даже тем людям, которые ассоциируются с ЛГБТ-движением, но не являются его представителями.
В истории независимой Украины нет приговоров по 161-й статье, связанной с дискриминацией и нападением на ЛГБТ-сообщество, хотя такие случае были. Моя история может стать прецедентом, чтобы в этой статье Уголовного кодекса появились конкретные упоминания о преступлениях на почве гендерной идентичности и сексуальной ориентации. Мне кажется, в законе это должно быть четко прописано.
Влад Неманихин, старший инспектор отдела безопасности дорожного движения Управления патрульной полиции Харьковской области
С неравенством полицейские сталкиваются каждый день. Семейные ссоры бывают на этой почве. Из-за неравенства ограничивается доступ людей с инвалидностью к разным объектам инфраструктуры. И таких проявлений — множество.
Мы живем в стране, в которой права человека должны быть самыми важными для государства. В нашем обществе будет порядок, если права не будут узурпировать. Нет же дорожных правил отдельно для женщин и мужчин, для геев и гетеросексуалов. То же и с правами гражданина.
Возьмем, к примеру, США и топовые страны Европы. Их ценностный ориентир — толерантность и равноправие. Каждая группа людей имеет права и равные возможности представлять себя, в том числе в органах власти.
Все стереотипы в обществе — это призраки прошлого. Навязывание мысли, что все должны быть одинаковыми. Раньше однообразие культивировалось со школы. Слава Богу, мы уже от этого отошли.
На уровень толерантности в обществе должна влиять не столько полиция, сколько государство в целом. Полиция — это лишь один из органов исполнительной власти. Все должно начинаться с Министерства образования. В школах нужно противодействовать буллингу. У нас есть школьные офицеры полиции, которые в рамках своей компетенции помогают с этим. Полиция пытается противодействовать и насилию в семьях.
Я считаю, представителям ЛГБТ-сообщества, различных этнических меньшинств, людям с инвалидностью и тем, кто страдает от гендерного и другого насилия нужно создавать в полиции фокус-группы по решению их проблем. Так делают в Германии, например. Когда этот диалог будет налажен, открыто взаимодействие и уйдут какие-либо границы, формальности, тогда преступления на почве ненависти будут быстрее раскрываться. В 2015 году прошла реформа и появилась патрульная полиция, а с ней — новое направление работы community policing: правоохранители, работающие внутри громады. Это направление развивается, может, не так быстро, как хотелось. Запустили проекты «Школьный офицер полиции» и «Полиция диалога».
Иногда закон расходится со справедливостью, но каждый полицейский всеми силами старается отстоять права человека. Думаю, ЛГБТ-людям нужно не бояться приходить в полицию и заявлять о желании сотрудничать.
Елена, мама ЛГБТ-активистки
Мое отношение к ЛГБТ-сообществу претерпело значительные изменения. Мне 56 лет, и я воспитывалась и росла в то время, когда за однополые отношения была уголовная статья. Такое отношение к однополым отношениям корнями погружается в давние времена. В первую очередь против таких отношений была религия. Биологическое предназначение человека — оставить потомков. Если однополый брак детей не дает, то церковь против. А сейчас у нас есть и однополые браки, и люди-чайлдфри, которые сознательно отказываются от рождения детей.
Год назад я побывала в Амстердаме. На главных туристических улицах и в деловых районах висят флаги радужных цветов. Я задумалась: почему так? Почему на Западе раньше нас пошли путем толерантности, равных прав, и главное, что это произошло не под законодательным давлением, а действительно искренне? Я думаю, это можно объяснить под углом экономики. Человеческое счастье включает производительный труд и творческую деятельность. Оно базируется на трех китах: семья, работа, друзья. Если у человека не будет возможности официально зарегистрировать брак или общаться с друзьями, обществу он не будет полезен. Сделайте человека счастливым — и общество будет плодотворным, соответственно, страна станет богатой. Почему бы нам не пойти тем же путем?
Я никогда не была на Прайде, но его участники часто бывают у меня в гостях: едят вареники, пьют чай. Можно сказать, я — за кулисами этих мероприятий. Это друзья моего ребенка, поэтому я их всех называю детьми. У меня нет никаких критериев, по которым я бы в толпе различала людей.
Как можно не принимать физиологические особенности своего дитя? Разве можно упрекать ребенка, родившегося «жаворонком» и любящего рано просыпаться? Просто воспринимайте ребенка таким, какой он есть, и помогите ему. Для этого и существует семья.
