“Пары ЛГБТ+ никогда не смогут дать ребенку то, на что способна «традиционная» гетеросексуальная семья”. Это один из главных аргументов противников однополых браков.
«Мировое исследование ценностей» за 2017-2020 годы
Даже в странах, где однополые браки легализованы, есть проблемы с отцовством. В Тайване, например, ЛГБТ+-парам запрещено усыновлять ребенка.
В этом материале — четыре истории об однополом родительстве. Все они о толерантности и неприятии, юридических нюансах, мешающих парам ЛГБТ+ растить детей, о стереотипах и вполне обычных буднях таких семей. А еще — о любви.
Германия. Папа на выходные и две мамы его сына
Ваня Кильбер садится в поезд именно в тот момент, когда я ему звоню по телефону. Из Гамбурга, где он живет, едет в Дюссельдорф — навестить своего пятилетнего сына и его двух мам. Женщины в браке уже более десяти лет и очень дружны с Ваней и его партнером. «Девчонки мечтали о ребенке, и когда решились, я согласился быть “биологическим и социальным отцом”. Это вообще довольно распространенный сценарий в моем окружении, когда лесбийские пары договариваются с другом геем о рождении ребенка», — объясняет Ваня.
Его сын ясно понимает, что у него две мамы — это подтверждают и официальные документы, но Ваню он зовет папой. Себя же Ваня называет «биологическим и социальным отцом» или же «папой выходного дня». После рождения малыша он отказался от своих родительских прав, чтобы другая мама могла его усыновить — таковы нормы немецкого законодательства. По закону статус «биологического отца» Ваню ни к чему не обязывает: любая семья без посторонней помощи решает, какую роль такой папа будет играть в жизни малыша.
«Мы с мамами сына подписали юридическое соглашение у нотариуса, которое регулирует вопрос, что произойдет, если мы рассоримся. Так мы обязались все делать на благо нашего ребенка. Но это соглашение, кроме рекомендательной, никакой юридической силы не имеет. Впрочем, в случае моей ссоры с мамами суд, учитывая то, что у меня нет права на ребенка, будет действовать на благо моего сына. И мне нужно будет доказывать нашу с ним связь. Если она есть, если мы годами регулярно общались, созванивались, если у нас есть общие фото, прогулки, поездки в отпуск, он скучает и любит меня, у меня будет право видеться с ребенком несколько раз в месяц».
Одиннадцать лет назад Ваня, у которого есть русские корни, основал в Германии организацию Quarteera — она объединяет русскоязычное сообщество ЛГБТ+. Он рассказывает, что за эти годы многие из участников организации создали семьи. Около 90% — и в его окружении, и вообще в Германии — это лесбийские пары с детьми, хотя иметь детей хотят и лесбийские, и гей-супруги. Однако для мужчин меньше доступных опций: усыновить или удочерить ребенка достаточно сложно.
«У меня есть знакомая семья — двое геев, усыновивших ребенка в Мюнхене. Они говорят: “Это просто чудо, что нам так повезло!” Они ходили на курсы подготовки будущих родителей, стояли в очереди на случай, если появится ребенок, от которого отказались (что в Германии очень редко бывает). И как-то так сложилось, что тогда, когда неожиданно появился малыш, никто не мог его взять, а у них было все, что нужно: зарплата, социальное обеспечение, характеристики. В конце концов они смогли усыновить».
В 2017-м однополые родители в Германии получили право совместно усыновлять детей, но до сих пор предпочтение отдают гетеросексуальным парам. Для них тоже есть нюансы: доходы супругов, которые хотят взять ребенка, должны быть достаточно высокими. Ваня отмечает, что здесь играет роль религиозная составляющая, подпитывающая предубеждения к однополым отношениям. В то же время усыновить малыша сложно еще и потому, что в Германии нет детдомов. Раньше многие дети попадали на усыновление из России, однако все изменилось с тех пор, как Москва приняла так называемый «закон Димы Яковлева».
Несмотря на то, что однополые семьи для Германии уже давно не редкость, порой приходится сталкиваться с непониманием. Раньше сын Вани с мамами жил в провинциальном городке, где в больницах или других муниципальных учреждениях работники часто переспрашивали: «Как это — две матери?». Иногда не хватало необходимых формуляров на двух мам. Но это скорее курьезы. С откровенной гомофобией семья никогда не сталкивалась. В детском саду другие дети иногда интересуются у сына Вани: «Почему у тебя две мамы, а у меня одна?» А еще на День матери он делает две открытки.
«Конечно, многое зависит от политического курса, от того, что было сделано за десятилетия до нас, от активистов, которые боролись за права. Так, если многие просто знают, что у них соседка, или племянник, или друг, или тетя — гей, лесбиянка или трансгендерный человек, их уже не заставишь кого-то ненавидеть», — добавляет Ваня.
По словам Вани, самым популярным материалом на сайте их организации Quarteera стало
«Есть такой исторический анекдот: когда-то Ангела Меркель вместе со своей партией “Христианско-демократический союз” годами была против уравнивания в супружеских правах разнополых и однополых пар. Она полагалась на какую-то интуицию, хотя ей приводили факты, свидетельствовавшие об обратном. Дошло до того, что был проведен соцопрос среди избирателей ХДС — консервативной христианской партии. Оказалось, что 75% ее избирателей — за однополые браки. Наверное, это многое говорит о немецком обществе».
Украина. «Венчанная» пара ЛГБТ+ и двое их сыновей
Кира и Марина много лет были просто хорошими подругами и кумами: Марина — крестная младшего сына Киры. Но девять лет назад, когда в отношениях Киры с мужем наступил сложный период, исчезли чувства — она собрала вещи, забрала двоих детей и ушла. Тогда же с Мариной у них начался легкий роман, переросший в серьезные отношения.
«Свое окружение мы поставили перед фактом: мы живем вместе. У Марины осталась свободная квартира после смерти бабушки. Мы переехали туда с двумя моими сыновьями. Младшему на тот момент было 4 года, старшему — 9. У нас с Мариной одинаковая фамилия: когда ее отец был жив, я оформила с ним фиктивный брак. Младшего сына я не оформляла на мужа, поэтому он без проблем получил эту же фамилию — и вот, нас с ним трое. Старший только недавно получил паспорт, и я хочу ему тоже поменять фамилию, чтобы мы уже были полноценной семьей», — рассказывает Кира.
Мама Киры на решение дочери сойтись с другой женщиной отреагировала не очень одобрительно. «У нас был тяжелый разговор, но наконец она сказала: “Ты мой ребенок и всегда останешься им, я тебя люблю. Но мне нужно время, чтобы осознать все это, попытаться принять — и мне сейчас нужна пауза», — рассказывает Кира. После этого общение с мамой прервалось где-то на полгода. Лишь впоследствии мама начала приходить к женщинам время от времени, забирать к себе внуков, звонить по телефону. Хотя до недавних пор говорила: «Возможно, ты еще найдешь себе какого-нибудь хорошего парня, выйдешь замуж». В последнее время отношения несколько улучшились — возможно, из-за расстояния: летом семья Киры и Марины из Кривого Рога переехала в Одессу.
Марина — профессиональный фотограф, Кира — глава общественной организации для детей с инвалидностью. Обеих женщин ребята считают мамами. Кира рассказывает, что младший сначала скучал по отцу, плакал: «А как мы без папы? А как папа без нас? Теперь же привык и сам говорит: «Знаешь, у папы своя семья, а у нас своя». Марина для него — часть семьи, и в спорах он часто становится на ее сторону. Сверстникам дети тоже сообщают, что у них две мамы — все реагируют нормально.
«Еще в начале отношений мы решили, что озвучим нашу историю, чтобы не было никаких недомолвок или двусмысленностей. Поэтому в окружении, с которым я общалась близко, я рассказывала о решении — и те, кто не принял и не понял меня, сами по себе отсеялись. Но я не очень эмоционально к этому отношусь, потому что появились другие люди в жизни. И, собственно, меня не очень парит, что обо мне думают. Соседи с самого начала воспринимали это как-то подозрительно, но когда мы начали общаться, им стало понятно: мы обычная семья».
Женщины довольно разные по характеру. Кира — глава семьи. Она импульсивна и решительна. Марина — спокойная и уравновешенная. При этом женщины все делают вместе: ходят в магазин, готовят еду, воспитывают детей. На вопрос, чего им не хватает как полноценной семье, у Киры есть четкий ответ: украинское законодательство не дает возможности формализовать их отношения.
«Да, мы живем вместе и де-юре я являюсь ее мачехой (ведь чтобы иметь одну фамилию с партнеркой, Кира заключила фиктивный брак с покойным отцом Марины, — ред.), но я не могу принимать за нее решения, например, в больнице. Я прихожу, меня спрашивают: а вы кто? А я, оказывается, никто. У меня был такой период, когда я ездила работать в Киев, а у младшего сына была ветряная оспа — она не могла взять больничный на работе, потому что фактически она ему никто. Недавно мы купили в Одессе квартиру — уже есть общее имущество. Но сейчас, несмотря на то, что мы молодые, планируем написать завещание. Потому что если что-нибудь случится, я не смогу претендовать ни на что».
Тем не менее два года назад все же женщины сочетались браком. Кира узнала о православном священнике, который проводит обряд сочетания однополых пар — что-то вроде венчания. Это противоречит церковным канонам, но тот священник сказал им: «Люди, которые любят друг друга, имеют право сочетаться перед Богом, несмотря на пол, гендерные или другие условности».
«Мы арендовали дом, купили обручальные кольца, пригласили только близких друзей. Это было так чувственно, так приятно, так красиво», — вспоминает Кира. Она рассказывает, что дети очень радовались за своих мам. «Я доношу до них, что все это делается для вас, чтобы вам стало лучше. Они понимают это, они никогда не критикуют наши решения. Я пытаюсь много с ними говорить, Марина тоже. Объясняем, почему так будет лучше. Если они не согласны, мы обсуждаем этот вопрос».
Кира отмечает, что в целом ее среда довольно толерантна, и с осуждением ее семья сталкивалась редко. Однако в процессе разговора вспоминает, что были сальные шутки от друзей типа: «Еще там мужика вам не хватает». Было и предвзятое отношение: благотворительная организация обеспокоилась, что привлекает к проекту представительницу ЛГБТ+.
«Я не рассказывала открыто, что я живу с женщиной, но они промониторили мои соцсети, мои посты в фб, а у меня там было много фото с Мариной. И они попросили, чтобы моя деятельность никоим образом не была связана с этим направлением. Я ответила тогда, что это мое личное дело, с кем я сплю: у меня есть представление о том, как развивать магазин, и моя личная жизнь к этому никакого отношения не имеет. Только после этого они согласились со мной сотрудничать».
Тайвань. «Развестись, чтобы усыновить?» — «Извините, таков закон»
В мае 2019 года Тайвань стал первой азиатской страной, которая легализовала однополые браки. За два месяца до этого события Чиаджон пришла работать в организацию по защите родственных прав ЛГБТ+. Вскоре стало ясно, что столь важный сдвиг не означает полного обеспечения прав однополых супругов, желающих иметь детей. В Тайване до сих пор не разрешается усыновлять детей парам ЛГБТ+.
Ради работы в неправительственной организации Чиаджон покинула свое место госслужащей в правительстве, получила магистерскую степень по правам человека в университете и решилась осуществить свою мечту. «Я огляделась и подумала, какая тема больше всего меня волнует из социальных вопросов? Я сама лесбиянка и хочу иметь собственную семью, поэтому я решила, что эта организация подходит мне идеально», — рассказывает девушка.
Это первая в Тайване организация, специализирующаяся именно на вопросах семей ЛГБТ+. В 2004 году все началось с онлайн-чата мам-лесбиянок, которые из-за экономического и социального давления должны были оставаться в своих гетеросексуальных браках. Сначала в чате было двести женщин, которые делились своими переживаниями и трудностями, но с 2011-го к чату присоединялось все больше однополых пар.
«С тех пор начала формироваться какая-то структура организации: люди ездили за границу, чтобы родить детей, они уже чувствовали себя более свободными и открытыми, готовыми делиться своими историями с широким кругом. К нам тогда стали приобщаться и папы-геи. Тогда же, в 2011 году, мы официально учредили организацию».
Сейчас организация охватывает 400-500 семей ЛГБТ+ с детьми, хотя их в Тайване гораздо больше. Из них только 10% составляют родители-геи, 90% — это мамы-лесбиянки. Чиаджон говорит, что дело либо в большем осуждении, с которым сталкиваются родители-геи, либо же «у мужчин просто больше ресурса и они вполне довольны собственной жизнью, поэтому у них нет нужды обращаться к организации». Хотя влияют и трудности процесса: суррогатное материнство довольно дорого, а с усыновлением в Тайване есть нюансы.
«Каждый имеет право на усыновление. Неважно, гей ты, лесбиянка или гетеросексуальный человек. Но если вы хотите усыновить ребенка как пара, это возможно сделать только тогда, когда вы находитесь в гетеросексуальных супружеских отношениях. Скажем, если я лесбиянка и одинока, я могу усыновить ребенка. Даже если у меня есть девушка, но мы не в браке — тоже. Но если мы женаты официально, эта возможность теряется. Если я замужем и хочу усыновить ребенка, мне придется подавать на развод, а потом снова жениться. Но моя жена не будет иметь никаких юридических прав на ребенка. Как все это объяснить ребенку? “Сорри, таков закон, что не позволяет мне официально быть твоей мамой”?», — рассказывает Чиаджон.
Еще одна сложность состоит в том, что если у одной из женщин рождается ребенок, другая не получает родительских прав автоматически. Должна состояться процедура усыновления. Это длится до полугода. Все это время небиологическая мама для ребенка является просто никем. Поэтому лесбийские пары беспокоятся во время беременности: вдруг что-то случится в период вынашивания ребенка? Вдруг что-нибудь произойдет при рождении? Вдруг биологическая мама умрет?
Есть также кросснациональные пары, но в Тайване такой брак признается лишь тогда, когда жених или невеста — граждане страны, где разрешены однополые браки. «Скажем, если моя жена родом из США, где однополые браки легализованы, мы можем жениться на Тайване. Однако если моя невеста из Китая, то нет. У нас в организации есть несколько семей с детьми, брак которых по этой причине не признан в Тайване. Их брак не защищен, и вся семья предстает перед множеством вызовов. Часто мама или папа не имеют даже законного разрешения находиться в Тайване, так что они подаются, например, на студенческую визу, а не на супружескую, как это должно быть. То есть, они должны ездить туда-сюда, чтобы дольше оставаться в Тайване, а с ковидом это не так уж просто».
Организация Чиаджон убеждает пары подаваться на усыновление вторым родителем, даже если нет биологического родства с ребенком. Там верят: чем больше будет таких обращений, тем больше шансов, что когда-нибудь запрещающий усыновление закон будет изменен.
«У нас есть довольно хорошие судьи. И это очень трогает, когда судья говорит: “Я так много лет работаю в этой области и так часто сталкивался с разводами. А тут вы просите меня наоборот — предоставить вам право быть мамами или папами, быть вместе. И я помогу вам”».
Тайваньское общество довольно толерантно. Никто не выражает открытого хейта. Хотя порой ЛГБТ+ могут услышать некорректный вопрос: «Во сколько вам обошлось искусственное оплодотворение за границей? Наверное, это очень дорого!» В то же время нынешнее поколение детей, родившихся в семьях ЛГБТ+ после 2011 года, тот факт, что у них две мамы или два папы, воспринимают вполне нормально.
«Однажды мне рассказывали о девочке, которая пришла в детский сад, где рассказала другу, что у нее две мамы. Он такой: “Да ну нет, у тебя должны быть одна мама и один папа”. Но она лишь ответила, что ей жалко этого мальчика, потому что он не знает, что однополые пары могут жениться и иметь детей. Когда она вернулась домой и поделилась этой историей со своими двумя мамами, они начали переживать, и она их успокоила, что она, пожалела мальчика. Это было так мило».
Украина. Мама, Ада и дети на две семьи
Их объединила татуировка. Олеся Соломина привезла в кафе шоколад без сахара, который она производит, и познакомилась там с новой работницей Адой. Разговорились о тату, которое Олеся решила себе набить. Так они начали общаться, а потом встречаться. А год назад — впервые в Украине — пара заключила партнерский договор. Это своеобразная альтернатива браку для однополых пар.
«С мужем мы развелись задолго до знакомства с Адой. Мы сразу же обсудили с ним, что нужна полноценная опека над нашими двумя детьми и мне, и ему. Что они будут жить и со мной, и с ним (11 дней они проводят с папой, следующие 11 — с мамой). Мы в хороших отношениях, в хорошей коммуникации, никаких проблем, претензий друг к другу. Это довольно рабочая схема: там у них одна тусовка, здесь другая: они маленькие и, по сути, всю свою жизнь они живут таким образом», — рассказывает Олеся.
Олеся очень волновалась, как дети воспримут Аду. Наконец, знакомство состоялось, когда пара начала жить вместе. Младшая дочь на тот момент вообще не хотела общаться с новыми людьми. Поэтому Олеся сразу предупредила партнерку: скорее всего, контакт наладить сразу не удастся. Впрочем, случилось иначе: дочь Миша с уважением стала относиться к новому члену семьи.
«Если Миша шалит и не хочет есть, Ада может сказать: ты будешь есть. А та отвечает: хорошо! И ест. Я скорее “веселая мама”, но я не “мама, которая воспитывает”».
Дети Олеси точно понимают, кто их мама. Аду они идентифицируют не как маму, а как Аду. Есть целый ряд ритуалов, которые они делают только с мамой — скажем, укладываются спать. В то же время у младшего сына Олеси с Адой особенная связь: когда малыш болел и несколько дней не мог заснуть из-за высокой температуры, убаюкать его смогла только Ада.
Олеся рассказывает, что никогда не испытывала явного осуждения от своего окружения. Близкие не отзывались негативно о ее выборе. «Я достаточно авторитарна по отношению к своим родственникам. И даже какие-то мои тети и дяди, которым все это было в новинку и непонятно, до того, как мы съехались с Адой и начали публично жить вместе, могли себе позволить какие-то гомофобные высказывания. Но когда мы съехались, все просто закрыли рот. В то же время все слова в большинстве своем полны поддержки. Но здесь важно понимать, что Ада действительно очень приятный человек. Кроме того, она очень заботлива, и всем, кто рядом с нами, понятно, что Ада действительно заботится обо мне очень сильно».
Во время разговора Олеся несколько раз замечает: ей очень повезло с бывшим мужем, потому что на него можно положиться в воспитании детей. А также с поддержкой семьи. С гомофобией женщина не сталкивалась. Скорее с излишним интересом и непониманием. «Был единственный раз, когда на нас открыто таращились с открытыми ртами. Это было на свадьбе в деревне под Славутой. Мы были гостями со стороны жениха и невесты. Там были взрослые родственники, несколько мужиков: свадьба длилась шесть часов, и шесть часов они смотрели исключительно на нас. И так и не смогли разобраться, что происходит».
С Адой у них есть все, что можно было получить от украинского законодательства. Договор о гражданском партнерстве предусматривает условия на случай кризисной ситуации — если кто-нибудь из пары окажется, например, в реанимации или прокуратуре. Однако этого недостаточно, если думать на перспективу: в случае чего Ада не сможет отвечать за детей Олеси, потому что согласно украинскому законодательству, их отношения никак не формализованы.
Впрочем, говорит Олеся, они — самая обычная семья. И она даже не беспокоится, как ее семью будут воспринимать сверстники ее детей. Ее дети умеют отстаивать свои границы.
«В целом, мы обычная семья. Любая семейная жизнь одинакова. Кто-то решает складывать вещи на стул, а для кого вещи должны висеть только в шкафу, и это повод для ссор. Кто-то всю жизнь ненавидел пылесосить, потому другой полюбил это делать. Или на выходные вы планировали отправить детей к папе, оторваться и потусить, позвать гостей, а в итоге все выходные лежите с подносом с едой в постели и смотрите “Властелина колец”, все серии подряд. У нас все то же, что и во всех семьях, где есть дети».