Российское общество никогда не отличалось толерантностью к геям, но в последние годы отношение к гомосексуальности стало особенно нетерпимым. Исследование, проведенное в 2013 году, показало, что 74% населения в России считают: гомосексуальность не должна быть принята обществом. 16% граждан предлагают изолировать геев от общества, 22% настаивают на их принудительном лечении, а 5% — вообще на их “ликвидации”.
Неудивительно, что только 1% геев в России живет открыто, все остальные вынуждены скрывать свою сексуальную ориентацию. Существующая реальность заставляет гей-сообщество оставаться в тени. Именно этим объясняется общее настроение портретов — темное и меланхоличное. Быть геем в России совсем не радужно, в этой стране радуга имеет мрачные цвета.
“Помнишь, был такой журнал “Ровесник”? Мы каждый месяц с мамой ходили в киоск “Союзпечати”. И один раз на обложке был Брэд Питт напечатан. Не знаю, мне не нравится Брэд Питт… В общем, мама купила мне журнал, и я почему-то взял и поцеловал обложку. Не знаю, зачем я это сделал. Мама растерялась”.
“Я единственный сын своих родителей. Рассказав им, что я гей, для себя я ничего не приобрету, а их очень расстрою. Весь смысл их жизни — бац… и получится гнилой”.
“Реакция матери: “Это у тебя все подростковое, это все пройдет, ты просто не встретил хорошую девушку”. Самое смешное, что мне тогда было уже 26”.
“Я могу эстетически оценивать девушек, ну, примерно как картины в музее”.
“Когда родители еще жили вместе, они хотели пристройку к кухне сделать: закупили самосвал песка и завезли его во двор. Потом они разошлись, а песок так и остался лежать у нас во дворе. Так у меня появилась песочница, и все мои друзья всегда собирались у меня”.
“С матерью не общаюсь года три. Причина — в ее гомофобии. Она сказала, что таких, как я, нужно убивать, сжигать, кастрировать. Это пошатнуло все, что я о ней знал и когда-либо к ней чувствовал. Странно, что меня воспитал такой человек. Как я вообще мог родиться у нее?”
“Дедушка был у меня человеком очень умным и проницательным. Кажется, мне лет девять или десять было, не помню, но однажды он прямым текстом спросил: “Ты гей?” Я такой: “А кто это?””
“В шесть лет я сказал маме, что хочу проколоть ухо. Она переспросила, точно ли я хочу этого, и проколола. На следующий день я впервые услышал в свой адрес “п*дор””.
“Любовь — это как если бы у тебя внутри был компас, который показывает на север. И этим севером является этот человек”.
“Я с детства гуляю один. У меня рядом с домом есть река Волковка — там, где железная дорога и гаражи. Раньше вместо гаражей были заросли, я прямо уходил в эти заросли до конца дня. Tам не было людей, люди — это агрессия”.
“Я работал в уголовном розыске. Ну и как бывает — коллеги зовут: мол, пойдемте в баньку, давайте девочек пригласим. Я отвечал: “Нет, спасибо, я пошел” — и у людей стали появляться вопросы. Потом откровенно начали говорить в лицо: “Какой же ты офицер милиции…” Пришлось покинуть органы внутренних дел по причине моего несоответствия. В смысле — не служебного несоответствия”.
“Я готовлю себя к одиночеству, не питаю иллюзий о суррогатных матерях и мифических детях, которых геи могут усыновить. Я обрисовываю сценарий, когда тебя некому хоронить”.
Проект “Меланхоличные дни” является финалистом New York Photo Festival, а также International Photo Festival Leiden (Нидерланды)
