Стереотипы о ЛГБТ. 5 историй защитников прав сексменьшинств
6 июня в Киеве стартовал Международный форум Киев Прайд 2016.
В его рамках 12 июня в столице пройдет Марш равенства, который организовывает ЛГБТ-сообщество вместе с украинскими правозащитниками.
В этом году полиция Киева обещала обеспечить максимальную безопасностьучастникам, а отдельные представители военных батальонов заявили о том, что будут помогать охранять марш.
“Украинская правда” поговорила с активистами, выступающими в защиту ЛГБТ, – о значимости публичного сообщения о своей гомосексуальности, о том, зачем нужны образовательные беседы с родителями геев, для чего выходить на уличные акции и почему нельзя называть гомосексуальность грехом.
Агата ВИЛЬЧИК, 31 год
Певица из Харькова прошла отбор в телешоу “Голос страны” и неожиданно для себя совершила каминг-аут. Когда редакторы программы спросили у нее о семейном положении, она честно призналась: есть девушка. Тогда ей предложили рассказать об этом публично, и она согласилась.
“Я никогда особо не скрывала свою гомосексуальность, а мои родители знали об этом еще в раннем детстве, поскольку я влюблялась в девочек, а в 15 лет у меня появилась первая девушка.
Но все же было страшно порой говорить об этом человеку, общением с которым я дорожила.
После своего выступления на “Голосе страны” я поняла, что люди на самом деле готовы это воспринимать в большей степени, чем мне казалось. Сейчас у меня в голове постепенно проясняется.
Моя мама говорила: зачем рассказывать о том, с кем ты спишь – это же твое личное дело. Было ощущение, что я оголилась. Но теперь я понимаю, что в первую очередь, каминг-аут – это не о том, с кем я сплю.
Почему сказать, что вот, это мой муж, – нормально, а сказать, что это моя девушка – нет? Меня вдохновила Маша Гессен, которая в одном из интервью сказала: чтобы сделать что-то против гомофобии – скажите своей маме, например, что ваш друг гей. Чтобы абстрактные образы превращались в реальных людей.
Существует такое понятие, как внутренняя гомофобия. И во мне, как в человеке, живущем в этом социуме, тоже есть эта часть.
Но после каминг-аута эта часть во мне начала меняться, прорабатываться.
Анна МЕДКО, 50 лет
В 2012 году в Киеве создала первое на постсоветском пространстве движение “ТЕРГО”, помогающее родителям принять своих детей – геев, лесбиянок, трансгендеров.
Идея подобной организации пришла к Анне после встречи с девушкой со шрамами на руках – она резала вены в попытке покончить с собой после того, как ее мать, узнав, что она лесбиянка, бросила ей: “Лучше бы ты сдохла”.
У Анны есть дочь и приемный сын-гей, которого она приняла в семью уже во взрослом возрасте (юноше было 20) после того, как биологическая мать отказалась с ним общаться из-за его гомосексуальности.
Первый мой ребенок погиб при родах, и мне поставили диагноз – бесплодие. Когда через год у меня появилась Настя, я была настолько счастлива, что мне было все равно – с хвостиком, с рожками, главное – мое!
Меня часто спрашивали: “А если бы у тебя дочь была лесбиянкой?” Да какая разница?! Разве это не моя кровь и плоть? Я была готова к этому, я не разделяю людей по этому признаку.
Родители приходят к нам на занятия расстроенные, плачут. Для них гомосексуальность ребенка становится шоком. Они же не знают, что ЛГБТ составляют примерно семь процентов населения Земли – и так было всегда. Но в советское время у нас же “секса не было”, ни с кем не проводились беседы о том, что и как.
В результате среди детей, которых не принимают родители, очень высок процент суицидов.
Первое, что говорят родители: “Может, это лечится? Может, пройдет?”
Тяжелее всего мамам трансгендеров, потому что там, помимо всего, идет перестройка с гормонами: вроде ты рожал девочку или мальчика – а человек чувствует себя иначе.
Они не перестают любить своих детей, но ищут причину в себе: “Что я сделала не так? Может, неправильно воспитывала? Может, в роду у нас такое было?”
Сейчас в нашем активе от 30 до 50 родителей. Они участвуют в прайдах, помогают другим родителям пережить шок. Они уже не боятся и принимают своих детей, защищают их.
Однажды ко мне подошел молодой сосед и спросил: “Вам не стыдно, что ваш сын – гей?” – “А вам не стыдно, что вы гетеросексуал?” – спросила я в ответ. Он сказал: “А я таким родился”.
Так и мой сын таким родился! Вот в чем дело.
Главное, что он хороший человек, а гей или не гей – не имеет значения.
Ростислав ДЗУНДЗА, 36 лет
Возглавляет Бюро социальных и политических разработок и Eastern Partnership Civil Society Forum, занимается культурной дипломатией и защитой прав человека, магистр богословия.
Это именно он 17 мая 2015 года на саммите Восточного партнерства передал президенту Петру Порошенко обращение с просьбой обеспечить безопасность проведения марша “Киев Прайда”, поскольку на тот момент реакции от министра МВД Арсена Авакова и мэра Киева Виталия Кличко не было.
В итоге полиция смогла обеспечить защиту на достаточно высоком уровне, правда, не избежав столкновений.
Воспитывать уважение к правам человека в гражданском обществе – вызов гораздо тяжелее, чем в государственной плоскости.
На уровне законов у нас все есть – просто не все их исполняют. Если мы уважаем права одной социальной группы, то должны уважать и права других. Если уважаем права верующих и свободу слова, то должны также уважать право на сексуальное разнообразие.
Что касается церкви: я наблюдаю, что со стороны ЛГБТ зачастую есть неприятие церкви – хотя это не два разных лагеря.
Среди ЛГБТ достаточно много верующих, которые из-за обстоятельств нечасто наведываются в церковь. А среди духовенства – много представителей ЛГБТ, которые этого не показывают.
Тот, кто нарушает права человека, сначала нарушает их в отношении ЛГБТ; следующие на очереди – свобода совести и вероисповедания.
Мы знаем главных диктаторов 20 века, которые сначала преследовали геев, а следом верующих. Это дает нам возможности для того, чтобы солидаризоваться.
Когда я еще был школьников и жил в Ивано-Франковске, бабушка говорила мне: не признавайся в школе, что ты веришь в Бога. С малых лет я почувствовал ценность веры, понимал, что мы ее прячем, не манифестируем. Похожее сейчас и с ЛГБТ: человек, который чувствует свою склонность к гомосексуальности, ощущает это как нечто сакральное, тайное, прячет это.
Грех ли это – быть гомосексуальным?
Грех – это сознательное и добровольное нарушение Божьей заповеди. Мы не можем говорить про грехи чужих людей. Если я сознательно понимаю, что это грешно, и делаю это – значит, это грех.
А если человек имеет природную склонность к гомосексуальности, он в этом родился – то разве может это быть грехом?..
Анна ШАРЫГИНА, 39 лет
Харьковчанка, занимается ЛГБТ-активизмом с 2006 года, второй год является директором платформы “Киев Прайд”. Организатор дискуссий и образовательных мероприятий о гомосексуальности, недавно читала для Национальной полиции в Харькове курс по толерантности.
Знаете, что крутится в голове у гомосексуального человека? Это хорошо описала Эва Косовски Седжвик в научном этюде “Эпистемология чулана”: “Все ЛГБТ-люди в любой ситуации контакта думают – а знает ли человек о моей сексуальной ориентации? А что будет, если узнает? А стоит ли мне говорить?
Вот кто-нибудь думает так про свою гетеросексуальную ориентацию?”
Пока существует эта стигма, активистам придется работать – не только с обществом, но и со своей головой.
А еще ЛГБТ-люди на каждом шагу сталкиваются с дискриминацией. Их увольняют без объяснений, не принимают на работу, платят меньше, чем остальным. В суд с этим не пойдешь – не доказать.
У ЛГБТ, как у любого меньшинства, доступ к ресурсам худший, поэтому многие уезжают в крупные города – в мелких им не выжить. В силу этого они часто заняты на низкоквалифицированных работах, имеют меньше знаний о своих правах и меньше их отстаивают.
На одном из эфиров на Громадском.ТВ представитель “Правого сектора” иронично сказал, что представители ЛГБТ будут сильно взволнованы, если их перестанут замечать.
А я, напротив, хотела бы, чтобы нас перестали замечать в смысле чего-то выдающегося. Приходишь ты заявление о бракосочетании писать, и никто не смотрит, что это Таня и Катя, а смотрят только на возрастные данные в паспорте.
Пока есть этот водораздел, будет иерархия и дискриминация в обществе.
Зорян КИСЬ, 33 года
Работает в правозащитной организации Freedom House, один из организаторов Марша равенства в рамках “Киев Прайда”.
Два года назад принял участие в известном киевском эксперименте издания Birdinflight: прошелся по Крещатику за руку со своим партнером. В итоге на них налетела группа из десятка молодых людей и залила их газом из баллончиков.
У нас люди постоянно возмущаются: зачем вы выходите? Это стереотип, который базируется на той картинке, которую люди много лет видели, как это происходит на Западе и в Бразилии, например.
У нас не парад и даже не марш ЛГБТ – потому что большинство из тех, кто выходит, не являются представителями ЛГБТ-сообщества. Это люди, которые поддерживают права человека и своих ЛГБТ-родных и знакомых.
Люди имеют право высказываться – это базовое право человека на мирные собрания. Сам факт того, что люди, которые поддерживают определенные взгляды, хотят про них заявить, а им хотят это запретить либо использовать насилие – наводит на необходимость такого марша.
Если бы на ЛГБТ-сообщество никто не обращал внимания, такой необходимости бы не было.
С другой стороны, важно показать, что такие люди есть. Многие говорят, что нас не существует. Как-то мне сказали: “Так вас же не было на Майдане”. Вы, мол, не воюете, не боретесь, значит, вам не принадлежат права человека.
Но это нонсенс, потому что ЛГБТ есть везде: и среди волонтеров, и в армии. Они не только в парикмахерских работают.
Процент ЛГБТ приблизительно одинаковый во всех сферах, как и во всех странах. Вопрос в том, как они могут быть открыты и участвовать в общественной жизни, делать взнос в развитие страны.
Как правило, в тех странах, где ЛГБТ могут чувствовать себя полноценными гражданами, выше индекс счастья.
Мы на марше не пытаемся показать свои сексуальные практики – мы выходим за право быть собой, за базовые права, которые имеют люди в гетеросексуальных отношениях.
Если мой партнер Тимур попадет в больницу, то я для него юридически никто. Когда люди десятки лет живут вместе, и один из партнеров умирает, то второй часто оказывается на улице, – потому что родственники, которые их не уважали и с ними не общались, получают все наследство.
С детьми еще сложнее: много лесбийских пар, в которых воспитываются дети – счастливые, как и в гетеро. Вторая партнерша – юридически никто для этих детей, и если биологическая мама умрет, эти дети попадут в детский дом или на улицу.
Но никто не вправе указывать им, как организовывать свою жизнь. Они же являются гражданами страны, платят налоги и у государства перед ними есть обязательства.
У меня был поздний каминг-аут перед родителями, которые живут во Львове, всего четыре года назад.
Львов – это город, где ситуация с отношением к ЛГБТ обостряется религиозной нарочитостью и фарисейством.
Однажды моя мама сказала, что ей некомфортно выходить на улицу, потому что боится, что соседи плюнут ей в лицо…
